Часть 1
Когда в Питере вам говорят «это рядом» — не верьте! «Рядом» в питерском смысле может означать как магазинчик за углом, так и любой объект, находящийся в пределах пешей доступности до окончания светового дня. Который незаметно перетекает в световую ночь. Ложишься — светло, встаёшь — светло. Проснёшься в темноте, в краткий, как запятая, миг между закатом и рассветом, первая мысль: ослепла! Вторая — уехала? Третья: вот и кончилось лето! Этот город сводит меня с ума. В обоих смыслах, хорошем и плохом. Поговорим пока что о втором, но сперва интермедия.
Когда моя дочь была ещё студенткой, однажды ей пришлось ехать домой с пересадкой. Первый поезд прибывал на станцию около трёх ночи, второй отправлялся в начале четвёртого, с другого пути и другой платформы. И вот моё дитё, безжалостно выброшенное проводницей из сладкого предутреннего сна на холодный пустой перрон, слышит из громкоговорителя, что поезд такой-то отправляется с такого-то пути и такой-то платформы, а где это — Бог весть! Как туда попасть — неизвестно тоже: темно, моросит и ни одного указателя. А где-то там, в темноте, уже пыхтит под парами состав. И вот моя домашняя девочка, хорошо воспитанная и несклонная к девиациям, мечется по перрону со своим багажом и с воплями: «Нигде них…я не написано! Нигде них…я не написано!!!»
Это потом, когда рассказывала, ей было смешно…
Так вот. Станцию метро «Адмиралтейская» советую искать органолептически. Вы можете трижды обойти вокруг этого квартала и всё равно найдёте её только по запаху: нигде ни… чего не написано! То есть нет, написано много всякого, но это по большей части вывески и реклама, к метрополитену не имеющая никакого отношения. Скромная закорючка, которой здесь обозначается метро, совершенно теряется в этой пестроте, как невзрачный провинциал в столичной толпе. Но ни с чем не сравнимый запах метро вас не подведёт, не верьте глазам — смело полагайтесь на нос!
Словом, одной «Адмиралтейской» достаточно, чтобы разбудить вашего внутреннего Раскольникова, но со мной это произошло раньше, в процессе поисков музея Пушкина. Сначала, доверившись навигатору, просто пошла в противоположном направлении, и только перед зданием Заксобрания Петербурга меня посетила светлая мысль поинтересоваться адресом — пришлось развернуться и шагать обратно. Это на первый взгляд всё рядом, два лаптя по карте. Но если соотнести номера домов с их протяжённостью, то невинная прогулка перерастает в серьёзную экспедицию, где-то в середине которой требуется пересечь Невский. А ближайший пешеходный переход расположен на расстоянии квартала! Возвращаться мне было лень, и я решила срезать: набережная Мойки, 12 находится в том месте, где эта самая Мойка закладывает широкую излучину. Прикинув приблизительно азимут, я выбрала улицу — и спустя полчаса оказалась… у Михайловского сада. Не спрашивайте ни о чём, сама всё знаю!
Начался дождь, очень хотелось есть, пить и… лечь. Хотя бы сесть. Забрела в павильон Росси, взяла кофе в бумажном стаканчике и пироженку в красной салфетке. Налетел ветер, салфетка красиво вспорхнула со столика, рука рефлекторно последовала за ней — и половина моего кофе выплеснулась на пол. Устав бороться с судьбой, я раскрыла зонт и предприняла вторую попытку: вышла на Невский, добрела до Мойки и пошла вниз, заглядывая во все подворотни в поисках дворницкой и топора.
Не прошло и часа, как я заняла очередь в кассу музея. Ответ на сакраментальный вопрос, тварь ли я дрожащая или право имею, был уже непринципиален, ибо носил чисто академический характер: билеты на сегодня закончились!
Часть 2
Был один такой, важничал. Все вокруг: гений, гений! А как по мне, так не от большого ума люди важничают. Великие же, напротив, просты, иные даже предпочитают капусту выращивать.
Вот Пушкина взять: совсем человек не пиарился, не ловил хайп. Жил себе, женщин любил, поесть и выпить, постреляться сгоряча. В остальное время творил. Потом продавал издателям стихи как товар — по стольку-то за рупь, жёнке на булавки. Кто ж из них думал, что если о них и вспомнят потомки, то благодаря именно Пушкину: одних любил, у других издавался, с третьими стрелялся, у четвёртых табак покупал…
Первый серьёзный пиар у Пушкина случился уже посмертно и то не сразу, сделал его Достоевский своей речью по случаю. Случай общеизвестный, умничать не буду, кто забыл — ищите в Сети. А так были в то время персоны куда популярнее Пушкина, несравнимо более обласканные и залайканные публикой, прям герои Инстаграма, но кто ж теперь их вспомнит? Поклонники почили с ними вместе. Ну, то есть, в ту же обозримую эпоху. А Пушкин — вот он, навсегда! Как так?
А вот: служенье муз не терпит суеты! И быть знаменитым некрасиво, это уже Пастернак, но в ту же калитку.
…Никто не сказал мне, что в дворцовые парки следует ходить в закрытой обуви. Гранитная крошка набивается в босоножки и через полчаса превращает тебя в Русалочку, разменявшую русалочий хвост и триста лет безмятежной жизни на несколько дней убийственного танца перед возлюбленным. Сплясать, ибо нет слов, равноценных этому, соразмерных ему. Знала об этом старая колдунья, знала ведь! Потому и сделала Русалочку немой. Понимала: только глаза и руки, да кровавые следы от маленьких ступней на мраморном дворцовом полу способны передать то, что носит в сердце эта чудачка…
Ну что делать, спляшем. А потом можно и в пену обратиться, потом уже всё равно. Кому интересно это «потом»! Вечность спустя из этой пены выйдет Афродита, и всё повторится.
Мокнут под дождём благоуханные липы и равнодушные в своём совершенстве статуи. Гремит гром, говорят, первый в этом году. Грохочет гром, вспыхивают зарницы — война между небом и землёй, желанием и возможностью, сердцем и разумом… Между да и нет.
Часть 3
ПАР УШЁЛ В СВИСТОК,
Или Раскольников в тебе.
Всяких раскольниковых у нас туева хуча. Особенно в больших городах: чем больше город, тем выше плотность алчущих справедливости. А так как понятие о справедливости у всех эксклюзивное (справедливость для меня и/или мне подобных), то эта задача решаема только путём отъёма благ у тех, кто владеет ими в настоящее время. Шах и мат в два хода, потом опять расставляем фигуры, чёрные и белые меняются местами — и всё начинается сначала.
Это мы уже проходили.
Но хвала Цукербергу, воздвигшему нерукотворный себе памятник, народная толпа к которому не зарастает, а только ширится. Хвала ему, ибо не счесть старушек, которым социальные сети сохранили жизнь! Бедолага Раскольников варился в собственном соку из желчи и пустого чая, он только единожды тиснул своё мнение в журнале и был пойман за руку на основании косвенных улик. Теперешние прячут свою злость за анонимностью, а бывает, что не дают себе и этого труда — лепят горбатого от собственного имени. Зашёл, высказался, испытал облегчение, умыл руки — хорошо! Все живы, и снова перед нами наш благовоспитанный и благонамеренный, приличный человек, но что самое приятное, никакой тебе ответственности. «Имею право!» Помните? Ну как же, советский фильм «Здравствуй и прощай». Был там такой забавный персонаж в исполнении Кононова, который при каждом случае вставлял эту фразу. Его так и звали на деревне: вон, Имею Право пошёл. Хорошо забытое старое.
Но то, что где-нибудь в глубинке имеет вид местного дурачка, к которому относятся с насмешливым сочувствием, в большом городе — явление массовое и по большей части эммм… латентное. Здесь до твоих заморочек никому нет дела, всяк сам по себе. Таких, как ты, тут по двое на квадратный метр, и любой считает себя исключительным. А так как корон на всех не хватает, то всё это неудовлетворённое вынуждено сбиваться в кучи, в которых каждый старается перещеголять другого, так сказать, визуально и вербально: тату, пирсинг, вызывающая одежда, вызывающее пыханье, провокационные высказывания в сетях и пр. Занятие, скажу я вам, абсолютно бесперспективное, так как остальные девять десятых, изумившись раз — а что, так тоже можно?! — принимаются подражать. И всё! Явление уходит в народ, стремительно утрачивая свежесть новизны: как туса, так и я. Заходишь в Интернет — революция, выходишь — нету. Весь пар ушёл в свисток, и слава Богу.
Как однажды, устами одного из своих персонажей, сказал незабвенный Райкин, «пароходá ходють, телефонá звонять, мороженого навалом — жизнь-то идёть!»
Но кто-то же всё это делает: пароходы, телефоны, мороженое и ещё кучу необходимых для жизни вещей.
А мир… ну что мир! „Жизнь всегда будет достаточно плоха для того, чтоб желание лучшего не угасало в человеке“, как сказал уже другой классик. Который уж точно знал, почём фунт лиха, ибо это был Горький.
***
Все книги автора: https://www.litres.ru/viktoriya-travskaya/ , https://ridero.ru/books/catalog/?offset=0&q=Викто..
Публикация:
