Весна. 1987 г. Мой теплоход ошвартовался в порту столицы Мозамбика городе Мапуту, вполне заслуженно именуемом «жемчужиной восточного побережья Африки».
Город и на самом деле хорош. Хотя бы потому, что в нём при португальских колонизаторах было запрещено типовое строительство.
Именно в Мапуту набережные и улицы мыли с мылом. По ночам. Чёрные. Чтоб их белые не видели. А днём туземцам в городе запрещено было показываться.
С моря Мапуту выглядел тоже ну очень красиво, не то что Ленинград.
По приходу портовые власти сказали нам «Велкам!» и тут же предупредили, что после свержения португальских колонизаторов у них постоянно идёт гражданская война. Плюс, периодически возникает тёрка с ЮАР. Ну и прочие беспорядки присутствуют. Типа бандитизма. И что полиция и народная дружина с бандитами, ясень-пень, борются, но без особого результата. Только когда юаровцы на город налетают, тогда в Мапуту относительно тихо и становится. Те приедут, пошумят немного, постреляют тех, кто спрятаться не успеет и восвояси. И целая неделя ‒ тишина. А потом гражданская война и бандитизм по-новой начинаются В смысле ‒ продолжаются.
Но в центре столицы ‒ порядок. Благодаря народной дружине и мудрого руководства… как его… забыл ужо.
А вот на окраинах столицы ‒ беда! Контрреволюционеры и бандиты шалят не переставая. На днях заблудшему в пригороде чеху даже уши отрезали.
– Не очень-то и хотелось, ‒ ответил на то предупреждение капитан. По-английски, ясень-пень.
На то однако засумлевался судовой комиссар, по-русски:
– Лишь бы того… экипаж не нажрался бы. Тогда не удержим. Три недели ведь по земле не ходили.
– Ну и ещё потерпят, ‒ согласился капитан, ‒ До Танзании. А вы с комсоргом и профоргом у трапа ночью постойте. И огнетушители обнюхайте!
Короче, запретил выход в город.
Но выйти всё же пришлось. Старпому, артельщику и шеф-повару. На рынок. За овощами и фруктами.
Закупка прошла успешно. Однако на выходе случилось непредвиденное, хотя и прогнозируемое портовыми властями: местный гаврош хапнул две связки бананов из корзины старпома и дал дёру.
Нашим бы стерпеть. Однако, хорошая мысля завсегда приходит опосля. Вот и заблажили, стёбу ради, один по-английски, а двое по-русски:
‒ Держи вора!!!
В смысле, и хрен с ними, с бананами.
Рынок, однако, услышал. Понял. Загудел. В результате гавроша оперативно задержал дежуривший там мозамбикский народный дружинник, с калашом за плечом, с красной повязкой на рукаве чёрного кожаного до пят плаща и в сланцах на босу ногу.
– Бу-бу-бу? ‒ спросил дружинник старпома, указывая на бананы.
– Наши! ‒ опознал те старпом.
– Бу-бу-бу? ‒ спросил дружинник, тыкая пальцем то на бананы, то на гавроша.
– Он, зараза! ‒ опознал старпом и воришку.
– Бу-бу-бу! ‒ сказал дружинник, протягивая похищенные бананы.
– Сенькс! ‒ обрадовался старпом.
А гаврош в это время стоял на коленях с руками за головой.
Наши направились к выходу. Сделали несколько шагов. Услышали: «Бух».
Замерли.
Обернулись.
Гаврош уже лежал в лужице собственной крови, а дружинник неспешно удалялся.
– Твою ж мать… ‒ вырвалось одновременно из двух глоток.
– Так это ж… товарищи моряки… Мапуту! ‒ констатировал многоопытный старпом. И стыдливо отвёл глаза от тела гавроша. Ибо он первым заорал.
А потому в город никто и не рвался. На радость комиссару и к огорчению судового врача.
Вот.
В тот заход мы привезли в Мапуту целый трюм английского сэконд-хэнда. То есть шмотья. Местные же работяги не столько разгружали те тюки, сколько тырили их содержимое. Понемногу, но постоянно и кто во что горазд. А портовые дружинники, с такими же красными повязками на рукавах, в таких же чёрных до пят плащах и с такими же калашами в руках пытались хищениям тем препятствовать.
Ну и стою на ночь глядя у трапа, как погранец на границе. Вахту, как говорится, держу. Курю свою извечную беломорину и беззаботно рассматриваю длиннющий железнодорожный состав, вытянувшийся параллельно судну. А боковым зрением наблюдаю, как от трюма к трапу неспешно шлёпает сланцами о пятки чернокожий работяга. Лет 16‒18-ти. А живот ‒ как у беременной на девятом месяце. Наворовал сэконд-хэнда и под рубахой внаглую выносит.
Думаю: «Да и фиг с ним». Все работяги понемногу таскали, а мы и внимания не обращали.
Ну и гляжу демонстративно в другую сторону, мол, не хватало и мне «держи вора» блажить. Груз-то сдан уже.
Воришка сошёл с трапа. И тут же нос к носу сталкивается с вылезшим из-под состава дружинником, в засаде под вагоном сидевшим.
Дружинник тому:
– Бу-бу-бу… ‒ мол, стой, стрелять буду!
Ворюга в ответ:
– Бу-бу-бу… ‒ мол, Москва-Воронеж ‒ хрен догонишь! И нырьк под вагон.
Тот тому вдогонку:
– Бу-бу-бу… ‒ мол, я не догоню ‒ товарищ пуля догонит.
Скидывает с плеча калаш, щёлкает предохранителем, немного наклоняется, упирается лбом в борт вагона, направляет ствол автомата между вагонных колёс в ту сторону, куда воришка побёг и не глядя жмёт гашетку: бу-бу-бух, бу-бу-бух… Пули о колёса вагона: дзинь-дзинь… дзинь-дзинь-дзинь…
Я, подавившись дымом беломора, выпучил глаза, вжал голову в плечи и замер. Десяти ж метром не было. Слышу, с той стороны вагона ‒ шлёп-шлёп-шлёп… ‒ сланцы о пятки бьются. Ну слава богу, повезло гаврошу в этот раз.
Дружинник снова щёлкнул предохранителем, закинул автомат за плечо, поглядел на меня, улыбнулся задорно да и говорит, по-русски:
– Мапуту, комрад!!!
***
Публикация:
