– Я извиняюсь, гражданин…
Мне стало сразу грустно. Три красноармейца, человек в черной коже и гудок автомобиля у подъезда. Ясно. Все же я попробовал сделать шаг вперед.
– Гражданин, я фактически прошу вас остановиться.
Пришлось фактически остановиться. Менее чем в четверть секунды припомнил, что у меня в карманах, чье письмо осталось на столе… Не забыть взять с собой подушку и сунуть в башмак огрызок карандаша… Известить Союз писателей… Помнить, что все это делается для счастья потомства, в интересах социальной справедливости и гражданской свободы… Перед увозом закусить, так как до завтра бурды не дадут…
– Пожалуйте с нами в эту квартиру.
– Я живу выше.
– Не имеет значения, гражданин. Ваше присутствие необходимо при вскрытии.
Волосы зашевелились. Дело выходит хуже обычного. Еще четверть секунды на воспоминания о том, кого я мог убить и чей труп будут вскрывать. Но все же уголовное дело лучше политического.
– Вы, гражданин, не преддомком?
– Нет, я просто жилец.
– Не имеет значения. Можно и так. Потрудитесь удостовериться, что печати целы.
На двери квартиры этажом ниже моей уже с месяц висят печати. Жил здесь врач, но куда-то исчез; говорят – убежал, опасаясь ареста. Квартиру его опечатали, позабыв потушить электричество. Домовый комитет ходатайствовал о временном снятии печатей на предмет поворота выключателя, но совдеп не разрешил. Так и светились окна всю ночь.
Отлегло от души: вскрывают не труп, а квартиру. А я не преступник, а свидетель. Приободрился, повеселел, осмотрел печати:
– Да, все в порядке.
– Фактически удостоверились, гражданин? Во избежание в будущем нареканий на власть.
– Фактически.
– А-атлично. Петь, ломай печати к чертовой матери!
Петь, красноармеец, сломал печати. Ключа не было, но шофер дал ломик вроде фомки и показал, как делается.
– Дверь, гражданин, заперта, по какой причине отворяем при помощи орудий производства.
– Можно бы ключ в домкоме попросить.
– Времени, гражданин, мало, не до ключа.
– Вы там электричество потушить хотите?
– Об электричестве ордера нет, хотя, конечно, потушим, если что горит. Мы же на предмет реквизиции.
Петь, очень добродушный красноармеец, пояснил:
– У нас насчет небели мандат, для домашнего театра. Цельный список имеем. Вот товарищ комиссар нам выдаст. А вы, значит, за понятого.
Вошли в квартиру. Обстановка очень хорошая. Столовая карельской березы, гостиная со всякими пуфами и интимными уголками. Кабинет серьезный, деловой. Шкап с медицинскими книгами, другой с инструментами, третий заперт на ключ. На стенах недурные картины, оригиналы скромных художников.
– Ну, Петь, забирай, что надо. Где список ваш? Вы, гражданин, извольте удостовериться, что все по списку. Номер первый: четыре картины. Забирай, Петь, и выносите, времени у нас мало.
– А какие брать-то? Вон их сколько.
Красноармеец постарше предложил:
– Бери, которые побольше и повиднее.
Но Петь колебался:
– Вы, гражданин, не посоветуете нам, которые брать?
– А вам для чего картины?
– Все для театра. Только я вот не помню, на какой нам лях картины.
Мы обошли комнаты. В спальне и в прихожей висели нелепые полотна в золоченых рамах. Я посоветовал остановиться на них: и ярко и здорово.
Отобрали три, а четвертую Петь облюбовал в кабинете. Сняли со стены.
– Ну, теперь тащи их в машину. Следующий номер: стол столовый один.
– Нам бы взять тот, писчебумажный, из кабинета.
– Сказано: столовый, значит, этот и бери. Тот для учреждения потребуется.
– Этот-то жалко брать, он от цельной обстановки; что ж ее разрушать.
– Есть что жалеть: буржуазную мебель. Бери, что по списку указано. Того стола я фактически не могу позволить. Вот пускай гражданин сам убедится.
– А нам первое дело занавески нужны.
– Занавески? Тут занавески не показаны в списке.
– Как же не показаны. Вот пусть гражданин понятой проверит.
Я взял список, читаю:
– “Четыре гардины, стол столовый один…”
Объясняю:
– Вы, гражданин комиссар, ошиблись. Сказано: четыре гардины, а не картины. Гардины – это и есть занавески.
Петь обрадовался:
– Вот я то же и говорю! Нам главное дело в занавесках.
– Ага. Так, значит, гардины. Это и есть… Эй, товарищ шофер, назад картины. Не нужно. Сымай, Петь, тряпки с окон. Напишут тоже, черти, и не разберешь.
Еще отобрали зеркало, ломберных столиков два, кресел кожаных два, ковер и умывальник.
– Зачем вам умывальник для театра?
– Ну, это уже так, для удобства. Чтобы умываться. Для полной обстановки.
Список кончен. Петь умаялся. Его товарищи расселись на диване и тушат папиросы об исподнюю часть стола, а не то чтобы обо что попало. Один вышел плюнуть в переднюю.
– А славно буржуи живут. Я бы так пожил.
Комиссар заметил:
– Несообразно рабоче-крестьянским интересам; хотя безусловно удобно. Кабинет, например, отличный для серьезных занятий.
В кабинете порылись по ящикам; любопытного было мало. При помощи того же фомки вскрыли шкап – и ахнули.
– Вот это запасы! – сказал Петь.
– Что же тут у него припрятано?- заинтересовался и комиссар.- Вот, гражданин, потрудитесь взглянуть. Банки стоят, а что в банках…
Петь вскрыл банку и понюхал:
– Ребята, да это спирт!
Оживились все. Перенюхали банку за банкой. Даже комиссар не скрыл удовольствия:
– Спирт безусловный. И не воняет ничем особым. Однако что в нем плавает? Вот, гражданин, не потрудитесь ли удостоверить находку? А главное, не вредно ли? Отравы нет ли?
Я прочел латинскую надпись на банке и охотно удостоверил:
– Нет, это вредным не должно быть.
– Маринад какой?
– Вроде маринада.
– А если попробовать?
– Не знаю. Как вам понравится. Вреда, конечно, не будет.
Комиссар подумал и сказал решительно:
– Придется законфисковать и реквизировать. А ты, Петь, попробуй на язык.
– Кабы чего не вышло.
– Вон гражданин говорит, что вреда не будет.
Соблазн был силен: Петь сначала лизнул языком краешек банки, затем пригубил, наконец отпил глоток, крякнул и вытер рукавом губы:
– Спирт как есть, настоящий. А на чем настоян – не разберешь. Плавает что-то.
Попробовал и комиссар:
– Натуральный спирт. А что же тут написано? Вы, гражданин, по-иностранному знаете?
– Знаю.
– Окажите помощь власти, гражданин. Объясните нам, а мы в протокол запротоколим.
Из простого понятого я был повышен в эксперты.
– Вот тут, товарищи, написано: “Солитер”.
– Это что же?
– Это вроде глиста, только не круглый, а ленточкой.
– Тьфу,- сказал Петь.- Это который мы пили?
– Нет, другой.
– Ну, слава тебе, а я испугался. А на нашем что?
– На вашем… как бы вам объяснить… Вроде маленького человека; по четвертому месяцу выкидыш.
Шофер, что стоял в дверях, так и лопнул от хохота, вроде резиновой шины. Петь остолбенел, а комиссар пришел в негодование:
– Я извиняюсь, гражданин, но вы за это ответите. Я вас фактически спрашивал…
– Вы спрашивали, не повредит ли. Я вам ответил, что ничего вредного тут нет.
– Этакую мерзость давать людям пить.
– Кто же вас заставляет. Я тут ни при чем.
Петь пришел в себя, долго вытирал губы, сплевывал на ковер и пугливо косился на шкап с банками:
– А ничего от этого в нутре не станет?
Шофер оскалил зубы:
– Смотри не забеременей.
Подошел к шкапу, похлопал дверцу и жалостливо прибавил:
– Эх, добра-то сколько загублено. И на что! На паршивых на глистов да на бабье непотребство. Уж действительно!
Из соседней комнаты нас позвал комиссар:
– Вот, гражданин, соблаговолите расписать фамилию под списком, что все из квартиры забрано согласно мандата.
Я подписался.
Мы вышли. Дверь снова опечатали. Поднявшись в свой этаж, я услыхал гудок отъезжавшего грузовика.
А вечером, выйдя подышать воздухом, увидал освещенные окна квартиры беглого врача. Электричество так и забыли погасить.
Публикация:
