Отрывок из «Суммы Технологий» Лема. Пожалуй, лучше и не описать те первопричины, по которым Мир (и Запад прежде всего) сейчас находятся в глубоком идеологическом упадке.
***
Мы обставляем свою жизнь все большими удобствами, возводим все более красивые здания, изобретаем все более эфемерные моды и танцы, восхищаемся звездами одного сезона, а ярмарочную импровизацию прошлого века сменила индустрия развлечений, все более совершенных технически. Мы поклоняемся машинам, заменяющим нас у станка, в поле, на кухне, и можно подумать, что наш идеал – праздность королевского двора, хлопотливая бездеятельность придворных, ставшая уделом целого света; пожалуй, лет через пятьдесят, самое большее – сто, такими придворными окажутся четыре, если не пять миллиардов людей.
А вместе с тем появляется ощущение пустоты, поверхностности, мишурности бытия – особенно там, где уже позабыты такие примитивные бедствия, как нужда и голод. Обитатели мира подсвеченных бассейнов, сверкающего хрома и пластика вдруг осознают, что последний нищий, принимавший свой жребий без ропота, как добровольное умерщвление плоти, как залог вечного блаженства, преддверием которого служит земная юдоль страданий (страданий, минутных по сравнению с вечностью), – этот нищий, устремленный в бескрайность ожидающей его трансценденции, был неизмеримо богаче современного человека, который свой ум насыщает телевизионной жвачкой, а желудок – экзотическими деликатесами. Свободное время ощущается как пространство, которое надо чем-то заполнить, а по сути – как пустота, ведь мечты в нашем мире возможны только двух видов: осуществимые сразу (после чего они перестают быть мечтами) и заведомо недостижимые. На пустеющих алтарях остается последний кумир – наше собственное тело и наша телесная молодость; больше никому не надо служить, больше мы ни в ком не нуждаемся.
Если так пойдет дальше, предостерегают многие интеллектуалы на Западе, человек утонет в потребительском гедонизме и даже никакого наслаждения не почувствует; комфорт, готовый к любым услугам, все больше утомляет нас, опустошенные, мы по инерции еще поддаемся мании накопления денег или вещей, но даже эти приманки цивилизации нас не спасают, и неоткуда узнать, что делать, к чему стремиться, о чем мечтать, на что уповать. Что же остается? Остается страх перед смертью, перед болезнью, остаются таблетки, с помощью которых мы пытаемся обрести равновесие духа, бесповоротно отрезанного от трансценденции.
***