В это утро Панас поднялся рано. Солнце еще не взошло, но было уже светло. Лес просыпался. Тишина ночи таяла, разбавляясь светом и редким птичьим пением.

Перед закрытой калиткой стоял пожилой мужчина, которому было уже значимо за 60 лет. Он растерянно смотрел на Панаса, вышедшего на крыльцо дома. У ног гостя ходил кругами кот Тихон, изредка притираясь о сапог незнакомца.

– Доброго утра Вам, милостивый государь!- нерешительно начал незнакомец.- Какой у Вас славный котик! Я тут совсем, было заплутал. А он меня прямо спас, и вывел к Вашему дому.

-Здравствуйте и Вам!- ответил Панас.- А Вы не стесняйтесь. Проходите. Располагайтесь как дома. Гостям всегда рады!

Незнакомец нерешительно зашел во двор, не сводя взгляда с Панаса.

-Полагая, мне предстало представиться?! Я Дмитриев Иван Иванович. Действительный тайный советник в отставке. Гостил у своего кузена. В расстройстве чувств, решил вспомнить забавы молодости и побродить по окрестным местам. Да вот, заплутал. Спасибо, спасителю. Вывел к дому Вашему,- и кивнул на Тихона.

– Тихон, у нас покровитель всех путешественников и сам, я думаю ходы подземные ведает,- полушутя похвалил Панас Тихона.

-Вы уж не взыщите. Не могу я определиться с обращением к Вам. На службе Вы или хозяйство ведете?- поинтересовался Иван Иванович.

-Так стало быть хозяйство веду! Обращайтесь ко мне просто. Пансом меня зовут.

Вид у Ивана Ивановича был уставший и измотанный. Непокрытая лысая голова взмокла. Редкие волосы спутались, и в них застряла местами лесная труха.

-Вы чаю попейте с выпечкой моей вчерашней, да и спать ложитесь отдохнуть. А как выспитесь, пообедаем и там уж приключением Вашим займемся,- предложил гостю Панас.

Иван Иванович без перерыва выпил два больших бокала чая. Хотел оценить выпечку Панаса, но усталость взяла верх над голодом, объявляя это слипающимися глазами и киванием носом. Панас увел его в дом. Постелил постель для отдыха и уложил спать.

Сам принялся хлопотать на летней кухне. Появился азарт и желание побахвалиться и удивить гостя своим поварским искусством. Не зря же он несколько недель от рассвета до заката, в непреодолимом стремлении, с упрямством фанатика, умножал хозяйство и совершенствовал свои домоводческие навыки.

Дом не давал ему возможности почувствовать одиночество. Постоянно подавал Панасу идеи и возможности их воплощения по благоустройству перекрестка путей. Панас представления не имел, как должен выглядеть перекресток путей. Возможно, на нем и дома не должно быть? Возможно, на месте перекрестка должна быть пустыня или опушка безлюдного леса.

Этот перекресток, именно в данном месте, теперь был со своим Хранителем, его Домом, и со всеми атрибутами безупречного ортодоксального хозяйства.

Присутствовали так же огород и сад, баня, колодец и добротный, уже довольно наполненный погреб.

К тому моменту как Иван Иванович проснулся. На столе, под грушей, его уже ждал достойный обед из нескольких блюд. Запах молодой вареной картошки, посыпанной укропом и приправленной постным маслом, Иван Иваныч, как раз и разбудил его. Была так же соленая сельдь и консервированные овощи из запасов таинственного подполья Панаса.

– Вот теперь прошу к столу, а вечером Вас в баню приглашаю!- улыбнулся Панас, который только сегодня понял, что уже изрядно соскучился по общению с людьми.

Поблагодарив радушного хозяина, Иван Иванович сел за стол. Панас приглашал гостя отведать то да это. Гость ел, и каждый раз дивился неведомым ему продуктам. Пробовал. Хвалил. Расспрашивал о диковинных для него блюдах.

Разговор постепенно перешёл, о том, как Иван Иванович гостил у своих знакомых в имении. Как речь зашла о друге его юности и гениальном писателе и историке Николае Михайловиче Карамзине, который почил как раз этим месяцем лета, два года назад, в 1826 году.

То, что Иван Иванович назвал дату лета 1826 года и обозначил её как «этим месяцем лета два года назад», Панаса в удивление не привело. Соль, принесенная странником, уже дала возможность приобщиться к некоторым тайнам устройства мироздания, и понять удивительные маршруты путей бытия и времени.

– Извините. Раз Вы называете Николая Михайловича другом юности, то стало быть, Вы есть тот самый поэт и баснописец Дмитриев Иван Иванович, с которым «граф истории» делился своими секретами?- уточнил Панас.

-Крайне лестно, что Вы обо мне наслышаны.- Иван Иванович приятно обрадовался осведомленности хозяина и продолжил,- про «графа истории», Вы конечно про тот случай, когда ливрей вписал в гостевой лист Николая Михайловича, таким образом, из-за его необычной должности? Случай, конечно, весьма забавный!- Иван Иванович засмеялся.

Дмитриев, явно повеселел от приятной ему темы и от того, что его собеседник имеет сведения и представление о его окружении.

– Осмелюсь всё же спросить. У Вас какой-то необыкновенный совсем дом и угощение. Сама речь, употребляемая Вами непременно русская, но крайне отличается от той, которая пользуется в обществе. Я бы даже предположил, что …- Иван Иванович в нерешительности попытался продолжить, но задал вопрос,- уж будьте добры удовлетворить моё любопытство и объясните, где я нахожусь?

Панас постарался уклониться от прямого ответа. Вспомнил, что к вечеру будет готова баня, а там само собой разрешатся все вопросы.

Иван Иванович не отступал:

– Вы уж не взыщите, но я, как только проснулся, то не смог удержаться и осмотрел Вашу библиотеку. Она меня просто поразила до глубин души и ввела в глубочайшее удивление и озадаченность. Я таких книг никогда не встречал, а уж поверьте мне, я повидал немало печатного дела и произведений. Так что уж будьте, прошу Вас, со мною, человеком преклонным и в годах, крайне откровенным. Я просто в полном недоумении прибываю. Если бы не ваш радушный приём и любезность ко мне, то я бы был бы непременно встревожен.

– Иван Иванович, если честно, то я с недавнего времени не всё понимаю, что происходит со мной, с домом и вообще вокруг. Вам нечего здесь тревожиться. Мне трудно будет Вам объяснить, а Вам понять меня. Если говорить прямо, то около двух месяцев назад, со мною случились определенные метаморфозы, и я со своим домом попал, что-то вроде в перекресток миров и путей. С тех пор здесь живу и думаю, что для этого есть своя причина свыше. Так же как и Вы сюда попали. Кстати! Может Вы, расскажите, как вышли в здешних местах на мой дом?

– История крайне необычная. Как ранее говорил, гостил я на даче у кузена Бекетова Платона Петровича. В обществе за вечерним кофе собрались приятные люди, и разговор постепенно зашёл о смерти достопочтимого друга нашего Николая Михайловича Карамзина, почившего два года назад. Эта тема меня крайне задела и я, с целью успокоиться решил прогуляться. Как бывало, в молодости любил. Одному побродить по округе на свежем воздухе.

Дача Платона Петровича, располагается в Симоновской слободе, а совсем недалеко Тюфелева Роща. Куда я и решил прогуляться. Места мне крайне знакомые, но пройдя чуть по лесу, совсем потерял направление. Сначала было удивительно, что не узнаю окружения. Но удивление перешло в испуг, в котором я так до самого утра и пробродил в лесу. Я даже и ожидать не мог, что там пропаду.

Когда уже почти пал духом и выбился из сил, то меня встретил Ваш милый кот. Мне даже показалось, что он меня звать стал за собой. Вот сюда он меня и вывел.

Тихон лежал рядом на травке, безмятежно дремал, мерно двигая ушами, понимая, что речь зашла о нём.

Панас продолжал слушать Иван Ивановича, совсем не собираясь перебивать.

Потому он и продолжил:

– Признаться, после ночного плутания по лесу и при встрече с Вашим котом, меня словно проняло. Совсем на днях, мне предоставили вышедшее в этом году обновленное издание Александра Сергеевича Пушкина поэмы «Руслан и Людмила». Там словно про моего спасителя и сказано:

«У лукоморья дуб зелёный;

Златая цепь на дубе том:

И днём и ночью кот учёный

Всё ходит по цепи кругом…»

-Я даже подумал, что это он и есть, так настойчиво он меня за собой приглашал. А как я огляделся в Вашем доме, и услышал Ваши объяснения происходящего, то даже не знаю, что и думать? Чудеса, да и только!

-Я так даже понимаю, что на этом чудеса и совпадения моего прихода к Вам в гости, совсем не заканчиваются! Всё-таки, не зря вечерняя беседа и расстройство моё о покойном друге Николае Михайловиче, заставило меня заблудиться и выйти к Вам.

-Думаю совсем не зря,- согласился Панас.- Ведь в Тюфелеву Рощу, Вы, Иван Иванович, вышли прогуляться в подмосковье? А сейчас сидите со мною за обедом, только не удивляйтесь. Сейчас Вы, как у вас говорят в Малороссии.

Поглядев на Дмитриева, Панас не увидел в его взгляде испуга или удивления. Скорее там было любопытство и какая-то догадка.

– Вот и я думаю, что здесь есть тайна Николая Михайловича Карамзина, которую он мне доверил знать и возможно, которая меня сюда привела. А так же и трагедия, связанная с этой тайной!– сказал с воодушевлением Дмитриев.

(02.02) ПЕРВЫЙ ГОСТЬ. Тайна Карамзина.

– И в чём эта тайна заключается?- поинтересовался Панас.

– Все эти события, с тем, что я заблудился и попал в Ваш дом, и все настоящее окружение, предметы, книги в вашей библиотеке. Не обычная речь Ваша. Напомнили мне один случай, который произошёл в моём общении и Николая Михайловича.

-С интересом слушаю Вас!

-Непременно сейчас все изложу, но сначала нужно предварительных пояснений, – и гость продолжил:

« В молодости Николай Михайлович попал в среду масонов. Тайные общества и мистические веяния, нередко увлекают молодые и пытливые умы. Но после своего двадцатилетия, он постепенно потерял всякий интерес к масонству. Увлекся наукой, литературой и историей, а в двадцать три года отправился путешествовать в Европу.

Из своего путешествия писал записки друзьям, и именно уже в то время и состоялся как известный литератор и зачинатель нового словесного стиля.

Вернувшись в Москву, создал журнал, в котором публиковал свои произведения и друзей своих. Его работы были замечены в Санкт-Петербурге и заинтересовали лично Императора Александра I, который своим указам назначил его на должность историографа.

Сам факт этой должности и события предшествующие назначению на неё были довольно не просты. Лично я уговаривал Николая Михайловича получить эту должность при Дворе. В свои ходатаи, я избрал Михаила Никитича Муравьева, бывшего тогда статс-секретарем и попечителем Московского университета.

Николай Михайлович, по вступлению в должность, настолько увлекся написанием своего труда «История государства Российского», что практически отошел от дел литературы и журналистики.

В кругу своих друзей, мы видели в нем и политика, и патриота, и критика, и моралиста. Не было его богаче, в его талантах к сочинению.

Всё это я веду к одному важному для настоящего разговора событию. Ранее я подметил, что именно Карамзин и стал, своим творчеством создавать стиль нового русского языка. Как раз в это время и появилась критика этого нового стиля, почитателями славянского архаистического направления. В числе коих и присутствовал, в первых рядах многими уважаемый, Александр Семёнович Шишков.

Поскольку критика стала вполне значимой и стала крайне заметной, то я предложил Николаю Михайловичу дать ответ Шишкову. Я даже сомнений допустить не мог, что Карамзину будет достаточно мысли и его это не приведет в затруднение.

Но именно на эту мою просьбу, Николай Михайлович отвечал несколько раз неизменным отказам. И только через моё неотвратимое упорство, в последствии, дал согласие, но при своём условии, что и я выполню его просьбу. На том и порешили.

В назначенное время, Николай Михайлович предложил моему вниманию тетрадь с ответом на критику почитателей Шишкова. Он самолично, один на один, мне её всю прочитал.

При этом я был в глубоком восторге и в тоже время в бескрайнем удивлении от услышанного.

В своем ответе Николай Михайлович, обозначил русский язык, как живой организм, способный к своему изменению и вбиранию в себя самых лучших свойств и оборотов от других, даже инородный словестных форм. Именно не через заимствование галлицизмов, а приумножая и воспроизводя себя из глубин своих, но непрестанно новыми качествами.

Этот ответ был для меня настолько необычен и ошеломителен, что я на мгновение ощутил мистическое присутствие чего-то возвышенного. Тем более что в речи своей Николай Михайлович, затронул тему тайных обществ, связанных с «Хранителями Руси» и даже возможность доступа его к утраченной и такой же мистической библиотеке Ивана Грозного.

Когда он закончил, я не смог в ответ произнести и слова. Он спокойно сказал, что выполнил мою просьбу и теперь надеется, что и я выполню ранее данное ему обещание, касаемо ответа Шишкову.

Я сказал, что готов.

-Тогда мой любезный и дорогой друг, Иван Иванович, прошу тебя больше меня не тревожить с ответом на всю критику в мой адрес. Я в этом участвовать не собираюсь!- попросил он и бросил исписанную им тетрадь в горящий камин.

Мне ничего не оставалось, как сдержать своё обещание и больше никогда не возвращаться к этой теме.»

Иван Иванович остановил свой рассказ и о чем-то задумался. Встал из-за стола. Прошелся, разминая ноги, по садовой лужайке. Подошёл к дремавшему Тихону и стал его гладить. Тот громко мурлыча, развалился. Подставил брюхо и потянулся, заразительно зевая.

-История необыкновенная и крайне увлекательная, но в чем, же трагедия и выбор Николая Михайловича, о которых Вы упомянули?- спросил заинтересованный Панас.

– Вот именно, что воспоминания о муках и терзаниях Николая Михайловича и вогнали меня в расстройство, которое вынудило меня опрометчиво выйти на прогулку и заблудиться. Дело как раз в следующем…

(02.03) ПЕРВЫЙ ГОСТЬ. Трагедия и выбор Карамзина Н.М.

Иван Иванович, наполнил кружку душистым чаем, продолжил свой рассказ:

«Я не считаю лишним еще раз сообщить, что при глубоком знании отечественного слова Николай Михайлович, был крайне одарен и имел глубокий ум. Все его знали и почитали как человека пылкого, откровенного и без малейшей желчи, который имел доброту в своём сердце!

Всё то время, с момента как он был в 1803 году назначен на должность историографа, посвятил свою службу написанию «Истории государства Российского». В труд, в который, вкладывал все свои добродетели и прилежания как учёного и человека правды.

В начале февраля 1816 года Карамзин прибыл в Санкт-Петербург. К этому времени он дописывает уже восьмой том и желает показать свой труд непосредственно Императору, для сдачи его в печать.

Аудиенции удается добиться только благодаря протекции Графа Алексея Андреевича Аракчеева и только к середине марта.

Император Александр Павлович принимает Карамзина и аудиенция длится целый час. В этой беседе с Императором и начинается поворот к трагедии.

Николай Михайлович, будучи истинным государственником, изложил моменты правления государей русских с должным почтением и гордостью за их заботу об отечестве. В том числе с крайним уважением и достоинством он описывает правление Ивана Васильевича Грозного.

Необычайным удивлением и непредвиденностью для него было, когда Александр I, бескомпромиссно настоял на том, что бы очернить образ именно Ивана Грозного. Только при таком условии он давал согласие пустить в печать труды Карамзина.

Для Николая Михайловича это был трудный выбор. Он отстоял возможность оставить восемь томов почти без изменений. Обещая внести в самое окончание пятой главы восьмого тома, предостерегающие намёки на посыл к будущим трагическим последствиям правления Ивана IV. Обещая продолжить девятый том уже с описанием злосчастий и напастей, пришедших на русскую землю по вине деспотичного характера Ивана Грозного.

После условий выдвинутых Императором, Карамзину было настоятельно рекомендовано переехать в Царское Село, пожаловано 60 тысяч рублей и по указанию государеву, он был возведен в статские советники и пожалована аннинская лента. Награда, которая до этих пор статским советникам не вручалась. Кроме того весь доход от печатания и продажи трудов должен был пойти лично Карамзину.

Александру I крайне понравился и пришёлся по душе великий труд Николая Михайловича. Все заботы, подарки и награды были поданы Императором в честь предстоящего завершения трактата. Условием было только, внесение необходимых поправок, оговоренных ранее Александром I и дальнейшее описание наличия случаев деспотичного правления и ошибок Ивана Грозного.

Последующие два года Карамзин занимался подготовкой к тиражу и выпуску восьми томов, которые увидели свет в 1818 году.

Дальнейшие четыре года работы над продолжением девятого тома и последующих, для Николая Михайловича были крайне душевно обременительны. Они сопровождались внутренней борьбой правдивого исследователя и человека, который хотел всё же донести для потомков свои изыскания, даже если для этого нужны были подмены и ссылки на недобросовестные измышления современников тех событий.

Вынужден был он опираться на источники от клеветников, противников и предателей русского отечества. Таких как иезуит Антонио Поссевино, а так же предателя и перебежчика в Ливонской войне, на сторону неприятеля, Князя Курбского.

Неизвестно как бы выглядело описание жизни и правления Ивана IV, без просьбы Дома Романовых, но дальнейшая работа над делом всей жизни, для Николая Михайловича, легло тяжким бременем и душевными муками.

В ходе своих дальнейших работ он сошелся в дружбе с некоторыми членами тайного общества масонов. Впоследствии, их стали называть просто, декабристами, по сути своей, вольнодумцы и противники самодержавия. Беседы с ними давали ему некоторые моральные оправдания.

Но серьезным ударом случился отказ «Хранителей Руси», от общения с ним и потеря всякой надежды о допуске к тайне «Библиотеки Ивана Грозного».

Все эти события, и к тому же случившееся восстание на Сенатской площади в декабре 1825 года, окончательно подорвали его здоровье. Будучи свидетелем событий восстания, он простыл и серьезно заболел. Долгое лечение не давало должного результата, по причине отсутствия душевных сил из-за моральных терзаний. В июне 1826 года, Николай Михайлович умер и двенадцатый том «Истории государства Российского» увидел свет уже после его смерти.»

Иван Иванович, на этих словах закончил, замолчал и задумался.

-То есть Вы думаете, что сговор с династией Романовых и есть причина подмены некоторых исторических описаний в трудах Николая Михайловича, а так же причина его личной трагедии, душевных терзаний и смерти? – спросил Панас у Дмитриева.

– К сожалению другой причины и не было. Так что если у Вас есть возможность, то донесите сию тайну до «Хранителей Руси», может это обстоятельство смоет, хоть и посмертно грех мучений с души моего покойного друга? – попросил Панаса Иван Иванович.

– Не уверен, что у меня есть напрямую доступ к этому обществу. Хотя косвенно могу догадываться, что им и так всё известно, и они крайне дорожат вкладом Николая Михайловича в русскую культуру и науку. К сожалению, часто так случается, что обстоятельства сильнее нас…- утешил Ивана Ивановича Панас.

– Я уверен, что причина моего появления у Вас, есть в том, чтобы донести всё то, что я сегодня Вам поведал, до них!– предположил Иван Иванович.

Дальнейшая беседа перешла на обычные житейские темы. После было приглашение, Иван Ивановичу попарился в бане. К глубокому вечеру, уже далеко затемно, отошли ко сну.

Оба проснулись от настойчивых требований кота Тихона. Тот бегал из комнаты в комнату, и поочередно заскакивая к каждому на кровать, орал каждому в лицо своё протяжное: «Мяяяу», – с требованием к всеобщему подъёму.

Встали. Умылись. Приняли утренний чай. Ранний подъём не располагал к душевной беседе. На дворе день только начинался и ночная темнота медленно, но неохотно рассыпалась под натиском уже светлого неба.

После чаепития, бодрость пришла в тело и оба окончательно проснулись.

– Тихон, что нашло на тебя? Что за подъем устроил? Ладно, меня? Но гостя, зачем в такую рань будить? Не вежливо как-то! Что Иван Иванович о тебе подумает? – полушутя попытался укорять чрезмерно возбужденного кота Панас.

И уже обращаясь к Ивану Ивановичу добавил:

– Никогда его таким суетливым не видел! У меня такое чувство, что на подъеме он совсем не успокоится! Думаю, что у него есть дальнейшие планы! Вон как вокруг Вас круги нарезает!

Тихон и вправду, делая круг, вокруг Иван Ивановича, трусцой отбегал к калитке. Там постояв немного, возвращался обратно, повторяя процедуру.

– Он меня в лесу так звал за собой и привел к Вам… – сказал Иван Иванович.

– Значит, зовет обратно, что бы возвратить Вас к вашей компании, которую вы оставил! – предположил Панас,- кстати, а вы точно уверены, что именно история о Николае Михайловиче Карамзине явилось причиной к тому, что бы Вам погостить у нам с Тихоном?

-Думаю, что возможно есть еще одна причина… – вспомнил Иван Иванович,- одно время я занимал чин действительного обер-прокурора в департаменте, который заведовал всеми уголовными и гражданскими делами всей Малороссии. Возможно, потому и прикипел душой к этой стороне, а возможно, что-то и не доделал?

– Ну, значит, увидимся еще и не раз! В любом случае всегда Вас жду погостить. Буду рад, как дорогому гостю!

Прощались как добрые друзья.

Тихон вернулся только к вечеру. Панас в это время сидел за столом под грушей, подперши ладонью голову, думал свои думы. Тихон впрыгнул на стол и громко мурлыкая, стал тереться верхней губой об оттопыренный большой палец Панаса.

– А!? Вернулся, бродяга! Ну как, мохнатый, проводил гостя домой?– обрадовался появлению кота Панас.

Кот поглядел в глаза Панасу, стал мурлыкать еще громче, бодаясь и ластясь, всем своим видом показывая, что он преисполнен чувством выполненного долга и доволен собой, да и Панасом тоже доволен. И вообще…, давая понять, что всё хорошо!

(03.01) Самовар, Тихон и нЕжить!

Перед закатом, когда в летнем воздухе зависает тишина, нарушаемая редким и тихим пением вечерних птах, самое благообразное и умиротворительное дело, это заняться растопкой самовара.

Да-да, именно растопкой. Чайник с печной плиты, никогда не заменит процедуры благолепия и степенного уюта, которую дарит растопка самовара.

Вот и сегодня, Панас, уже привыкший к внезапным сюрпризам, отыскал в чулане старый, медный, жаровый, то бишь угольный, самовар. После этого случая, вся текущая череда дня вела именно к тому, что бы сесть за любимый стол под грушей, и предаться, аля русо гедонизму, за обрядом чаепития.

Самовар уже вскипел, поставлен в центр большого и добротного стола. Первая чашка чая налита. Кот Тихон тоже забрался на стол, ни в коем случае не проявляя свою невоспитанность, просто достаточно твердо определив свое постоянное и неизменное место за столом. Точнее на столе. Панас, никоим образом этому возразить не мог. Ему даже нравилось, когда вот так, в часы размеренного чаевничанья, можно было вести монолог с котом.

Монологом, это общение назвать было можно с некоторой натяжкой. Кот, конечно, тоже отвечал и даже иногда возражал и недоумевал, но по своему, по-кошачьи.

– Вот ты, мне скажи, Тихон, кто ты всё же есть на самом деле?- риторическим вопросом начинал беседу Панас. – Нет! Я, конечно, понимаю, что ты проводник между мирами и прочими образными субстанциями. Ты мне даже показал, откуда пришёл сам и появился у меня! Но для меня и есть загадка, почему пришёл ко мне и что кругом творится?

-Только пойми меня правильно, я совсем не против всех этих явлений и оборотов…- продолжал Панас.

Кот сидел в степенной позе, смотрел на Панаса широко открытыми и внимательными глазами. Всем своим видом демонстрируя, что он согласен ходом беседы, и хоть понимает её смысл, но не понимает именно, забот Панаса и его чаяний. Но из деликатности, продолжает слушать и готов ответить на все вопросы.

Вечер становился гуще. Цикады усиливали натиск своей трели, подчеркивая тишину и спокойствие.

Вдруг! Тихон, нарушил свою позу величавой снисходительности, резко и мгновенно собравшись в пружину, впился взглядом в сторону дома. Тут же опять расслабился и занял прежнюю позу степенной отрешённости.

Панас посмотрел тоже в сторону дома, но у него напротив, появилось ясное представление, что в доме кто-то присутствует. И этот, кто-то, представляет из себя, нечто!

– Тихон, там, что? Новый гость? – Панас как-то даже оробел, хотя раньше не испытывал такого чувства, с тех пор как остался в селе один и когда встречал гостей.

– Тихон, нет, там не гость! Ведь так? – медленно произнес Панас и посмотрел на кота.

Тот сидел, как ни в чём не бывало, показывая своим видом, что вся эта суета не достойна его внимания. Хотя если присмотреться, то в глазах кота читалось явное: «А что ты меня спрашиваешь? Сам ведь всё знаешь!»

Дверь дома растворилась и в темноте проема показалась неясная, низкая, кряжистая фигура.

(03.02) Панас и встреча с Домовым!

– Ну, что, Панас? Аль не признал? Совсем я и не гость! Даже наоборот, как бы…- к сидящему за столом Панасу, уверенной походкой, по хозяйски, направилась коренастая, низкая фигура.

– Ты кто?- растерянно спросил Панас.

– Да не?! Ну, точно не признал! Да ты не робей! Я так и знал, что не признаешь! Да и откуда!?- от незнакомца веяло уверенностью и доброжелательностью.

Панас присмотрелся к нему. Во всем виде этого крепыша, было что-то знакомое и даже близкое. Но сколько Панас не приглядывался, не то что узнать не мог. Панас даже заметил странную особенность! Он понял, что не может даже сейчас запомнить черты лица незнакомца. Как он не вглядывался в лицо этого литого крепыша, он так и не мог зацепиться взглядом за какую либо особенность.

Даже на миг отвернувшись. Панас не мог вспомнить имеется ли у визитера борода? Если ему даже казалась, что если и была, то каким она цветом или формой уж точно вспомнить не мог. Весь облик этого знакомого незнакомца, был неуловим. Как бы постоянно менялся, если правильно сказать.

– Не могу признать, что узнал я тебя, но и незнакомым тоже мне трудно тебя назвать…- сдался Панас.

– Да называй меня, просто. Элементал! Функционал! Можно если есть желание, Хозяином!- кряж расплылся в улыбке…- Только ты не подумай, это не из высокомерия! Домовой, он и есть истинный хозяин Дома! Еще Дедкой, кличут. Ну, или как у вас, там привычнее? Дух, Суседко, нЕжить!

Панас сидел, открыв рот и не в силах выдохнуть или что-то сказать. Собравшись с мыслями, в голову только пришел нелепый вопрос:

– Мы что? Живем, получается вместе?

Домовой, расплылся в улыбке:

– Да как же мы жить то можем вместе? Я же говорю тебе! Нежить я! Но если вдуматься, то можно сказать, что и живем вместе. Хоть и не совсем это будет правильно…- поправился Домовой.

– То есть, ты нЕжить, и я с тобой сейчас веду беседу? Так?- напрягся Панас.

– Ну, так! А что ты лицом сник и губы побледнели?

– Так я получается тоже не совсем, Жить? Так что ли?- Панаса начало трясти.

– Да что ты напрягся весь? Говорю же, что нЕжить, это я. Ты жив и здоров, хотя и не так как все люди. Иначе бы и не смог меня воспринимать и видеть как сейчас. И вообще мы сейчас с тобой тут сидим и болтаем, в большей степени благодаря Тихону…- Домовой повернулся к коту и уставился ему прямо в морду, глаза в глаза. В упор, на расстоянии ладони.

Тихон, смотрел в глаза Домовому спокойно, не отворачиваясь. Видно было, что взгляд у Тихона, стал только немного внимательнее и как бы насмешливее. Зрачки кошачьих глаз двигались, словно следили за мыслями Домового.

– Видал плута? – обратился Домовой, крикнув радостно Панасу.- Ведь видит меня, но делает упорно вид, что игнорирует.

Домовой счастливо расхохотался, словно открыл Панасу самый интересный секрет, который мучил Панаса всю жизнь.

– Ты когда-нибудь, сидя дома в тишине вечерней видел, что кот начинает смотреть мимо тебя? Как, будто тебе за спину, словно разглядывая кого либо? А ты в это время уверен, что за спиной у тебя точно никого быть не может! И в это время ты готов обмочить от страха штаны!? Замечал такое? Был же у тебя раньше другой котяра!? Помнишь? Ну?- закидал вопросами он Панаса.

– Да! Бывало так…- согласился с ним Панас.

-Так вот! Это, бестия волосатая, в это время, за мной наблюдает, как я свои дела по хозяйству делаю! Есть у них такие способности, видеть неоткрытые для людей миры…- гордо объяснил он ситуацию Панасу.- Всегда меня видит, но делает вид, что не замечает. Вот и сейчас нарисовал тебе мой облик, что бы мы с тобой могли пообщаться и решить уже совместные наши дела!

– Совместные дела? – пытался понять ход мыслей Домового Панас. – Постой! А что ты там про элементала и функционала говорил? Да и вообще как к тебе обращаться? Домовой, как-то обобщающе, что ли будет.

– Да, без разнице, как обращаться. Раз думаешь про меня, то ни с кем уже перепутать или ошибиться адресом не получится. В каждом доме свой, единственный Домовой или как его не назови.

-Так, а если у человека несколько домов? – Панас, явно хотел поймать на разногласиях, уверенного в своей неопровержимости Духа Дома.

-Да в том-то и дело! Не может быть у человека несколько Домов… – даже не беря паузы, продолжил он, – если человек считает, что у него несколько Домов, то он себя обманывает. Есть только один Дом, в котором есть его Домовой. В остальных это уже для него не Домовые. В остальных, кто угодно, но для этого человека это не Домовой. Может быть, даже и для других и Домовые, но для него это не Домовой. Для него, это уже другой элементал, функционал или дух. Возможно даже враждебно настроенные.

-Это как? – не отступал Панас.

– Да так! Есть только один Дом, где душа человека находит лад с Домовым. Там его Дом и есть. Если он покинул Дом и принял другой, то нужно время, что бы притереться к новому Домовому или переманить старого.

– Вот смотри… – продолжал Домовой, – я, как ты правильно не упустил, есть элементал. То есть элемент или функция, но крайне множественная функция! Которая предназначена для защиты Дома и связи его с миром Нави, то есть информации. И с миром Прави, то есть, если по-другому, то с миром Божественного Проведения, а если проще, то причинно-следственных связей.

– Что-то трудновато мне вот так, с лету, это все принять… – перебил Панас, беря паузу для осознания новой парадигмы.

– А мне уж каково? Что бы вот так с лёту и на пальцах объяснить тебе… – продолжил Домовой, – это все равно, что тебе бы выучить высшую математику, что бы за чайком с Перельманом поболтать о теории заполнения социальных и экономических пустот.

– С кем? С кем, поболтать?

– Да не важно…- осадил Домовой, – это реальность еще не обрисовалась. Возможно позже. Лет через двадцать. В общем если совсем коротко, то я функция, существующая в мирах Нави и Прави, и связующая посредством заботы о Доме, эти миры с миром Яви. А ты явно теперь функция, которая обитая в мире Яви, связываешь этот мир с мирами Нави и Прави, посредством проживания в Доме.

– Постой! Все же раз я тоже функция, то значит и я нЕжить?- Панас, опять приуныл, уже явно выказывая панический настрой.

-Да что ты заладил, нЕжить да нЕжить? нЕжить, это я! – почти с гордостью за себя, попытался успокоить его Домовой, – потому что я из миров Нави и Прави. Чем ты слушаешь меня? Или я дереву все объясняю? Говорю же тебе, ты есть житель Яви и обитатель дома, в чем и есть твоя функция. Ох, как и сложно с тобой!

-Чай будешь? – неожиданно прервал поучительный тон Домового Панас.

– Наливай. Попьем…- согласился Домовой, – раз Тихон дает нам время для беседы, что бы и не почаёвничать?

– Кстати, кроме меня есть и другие тут элементы, в помощь мне, но с ними тебя точно сложно будет общаться посредством логических умозаключений, как со мной.

– Это кто же они?

– Они выполняют вспомогательные функции и приглядывают за чуланом, подпольем, погребом, баней и так далее. Думаю, что даже Тихон не сможет их тебе раскрыть, но это и не нужно…

Так и продолжали беседу, до раннего утра. Небо начало светлеть. В воздухе зависла тишина, влага и свежесть. Тихон спрыгнул со стола и ушел в дом на отдых. Домовой медленно растаял, но Панас уже знал, что у Дома есть свой хранитель, имеющий наказ других миров и их покровительство. И этот страж постоянно присутствует рядом.

(04.01) Рецепт сбитня от Деда Панаса!

Так как нам стало частично известно прошлое Деда Панаса, и мы имеем общее представление о ситуации, то уже подошло время знакомиться с буднями нашего героя.

Хотя, настоящее время, для Деда имеет относительное определение, но все же, и в данном случае имеются свои условности.

На перекрестке Путей, у Деда Панаса, настал период оттепели от морозных дней. Нарождающееся радостное ожидание Весны, часто портится неизбежной слякотью, бьющей по общему состоянию и настроению.

Талые сугробы и мокропогодица, по всей видимости, не вредят только Тихону, для которого в любом месте Дома, расположено теплое и сухое место, для «полежать-понежиться».

Вот и сейчас, кот лежал на одном из своих любимых мест, на кухонном диванчике, вытянувшись по всей длине кверху брюхом. Данная поза однозначно давала понять, что сегодня гостей он приводить не собирается, и настроен на блаженство в уединении.

Для борьбы с хандрой и мямлей, в голову к Панасу забрался рецепт сбитня. Откуда к нему приходили эти рецепты, на любой случай, Дед Панас уже давно не задумывался. Одно он знал, что именно сейчас и именно этот рецепт ему очень будет кстати. Не только для того, что бы выпить пряного напитка в промозглую погоду, но и для поднятия настроения от процесса самой варки напитка.

Режим намерения уже был включен и налажен контакт с приятелем Домовым. Направляясь к кухонному буфету, Панас уже знал, на какой полке и в каком углу находятся необходимые специи и пряности.

А необходимо было следующее:

– гвоздика (1 гр. 10 шт.);

– кардамон (3 гр.), две чайной ложки;

– корица (1 гр.), половина чайной ложки;

– лавровый лист (1 шт.);

– имбирь (корень) 20 гр.;

– перец душистый (горошком), 5 шт.;

– пол лимона;

– сахар (20 гр.) две чайных ложки с горкой;

– мёд (лучше цветочный, 80 гр.), четыре полновесных столовых ложек;

Все это было подготовлено и порционно разложено. Для того чтобы кардамон больше отдал напитку своей душистости, Панас его семечки порезал ножницами на две половинки.

На печной плите уже стояла кастрюлька со слабо кипящей в ней водой. Чуть больше литра. По порядку в булькающую воду стал забрасывать: кардамон, корицу, гвоздику, шарики душистого перца, лавровый лист и наконец, порезанный на пластинки, корень имбиря. После каждой загрузки пряностей, Дед тщательно все помешивал и забрасывал следующий ингредиент. Помешал еще раз. Засыпал три чайных ложки сахара и закрыл крышкой, что бы дать немного покипеть специям.

По Дому пошёл душистый аромат, один запах которого уже придавал настроению статус сродни новогоднему. Даже вольготно валяющийся на диване Тихон, оживился и стал старательно нюхать воздух, щуря глаза и водя ноздрями по сторонам.

Дед открыл крышку подполья. Достал бочонок с цветочным медом. Зачерпнул из него четыре полных столовых ложек и добавил его в бульон из специй. При этом позаботился, что бы тщательно его размешать и основательно растворить.

Из половинки лимона выдавил весь сок в кастрюлю со сбитнем, и туда же забросил оставшуюся от выжатого лимона кожуру. Закрыл крышкой. Дело осталось за тем, что бы дать сбитню отстояться и остыть до того состояния, что бы был ещё горячим, но не обжигал во время пития.

Дед Панас снял кастрюлю с горячей плиты. Переставил её на доску столешницы.

Всё! Сбитень готов, но чувство того, что Домовой приглашает Панаса заглянуть ещё раз в подполье, не давало Деду покоя, хотя он точно знал, что ничего не забыл и взвар приготовлен на славу.

Не желая перечить просьбе своего товарища, от той стороны, еще раз поднял крышку подполья. Нагнувшись в люк, огляделся, и заметил в углу на полке отблеск яркой и нарядной бутылки яблочного бренди кальвадос «Пер Маглуар VSOP».

– Ну, спасибо, Дед! Удружил… – поблагодарил Домового Панас. После первой встречи, много лет назад, они все же сговорились называть и обращаться друг к другу просто: «Дед», в знак обоюдного уважения и признания за каждым важных полномочий на Перекрестке Путей, в этом самом Доме, к которому они привязаны бесконечными событиями своего бытия.

В ответ на признательность Панаса, по всему дому пробежало практически осязаемое чувство уюта и комфорта. Это Домовой выразил свое удовольствие от благодарности в свою сторону, и ликование за спонтанность своей идеи в изменении рецептуры и технологического процесса.

Откупорив бутылку яблочного крепкого напитка, Панас добавил в сбитень 100 грамм кальвадоса. Добавление данного ингредиента, нисколько не нарушало рецептуру взвара, а скорее придавало ему дополнительные вкусовые и прочие волшебные свойства. Закупорил бутылку и поставил её в уголок кухонного буфета до лучших времен.

– Лохматый, – обратился любя и по свойски к Тихону, – может тебя тоже, чем угостить?

Тихон спрыгнул с дивана, потерся в ногах у Панаса и запрыгнул, но уже на стол, у которого Панас устраивал себе место в ротанговом кресле, для вечернего чтения.

Дед Панас знал, что Тихон никогда ничего в доме не ест. Он не видел в этом ничего для себя удивительного. Мало ли где и чем может питаться кот, который свободно перемещается между мирами и в любые их времена? Мало ли чем он там сам себя балует?

Оставалось дело за малым. Дед знал, что в книжном шкафу его уже ожидает, специально предназначенный и приуроченный к сегодняшнему волшебному вечеру, роман. Осталось только подойти и выбрать приготовленный сюрприз.

Успокаивающее и громкое мурлыкание кота, увлекательная книга, душистый сбитень, всё это тоже рецепт, но уже славного и чудесного вечера.

(04.02) Дед Панас и кУды!

Кто нибудь, положа руку на сердце, может назвать лучшее времяпровождение, чем тихим вечером засидеться за увлекательной книгой?

Нет! Как раз брать в расчет лиц, которые запутались в вихре страстей и обуреваемых погоней за тщеславием, мы не будем. У них своя фаза познания мира и поиск путей выхода из лабиринта фобоманий.

Здесь стоит опереться именно на то состояние, которое не ввергает в вихрь обязательств и ответственности за неисполнимое, и которое не тянет в бездну былого мучительные раскаяния, за уже нарубленные дрова житейских передряг.

Вот именно в этот вечер, Панас сидел, зачитавшись, захватившей его в свои объятья очередной повестью. Фитиль масляной лампы, рисовал на стенах и потолке Дома узоры теней в тему сюжетной линии книги. Потрескивали в печи поленца.

Еще в самом начале чтения, после описания малороссийских кушаний: «Пили ли вы когда-либо, господа, грушовый квас с терновыми ягодами или варенуху с изюмом и сливами? Или, не случалось ли вам, подчас, есть путрю с молоком? Боже ты мой, какие на свете нет кушаньев! Станешь есть — объеденье, да и полно. Сладость неописанная!», Панаса уже поманило в погреб с целью забора миски квашеной капусты и шмата сала с чесночком.

Добравшись до «Ночи перед Рождеством», Панас уже вошёл в образ кузнеца Вакулы, оседлавшего чёрта. Не зря ведь ротанг именуется «чёртов канат», и не зря видать, услужливо поскрипывало плетёное кресло под ним. К моменту хлебания, знахарем Пузатым Пацюком галушек, а уж тем более при упоминании прибытка греха, от макания в сметану скоромных вареников в пору голодной кутьи, Панас не выдержал и отложил книгу.

Очередной раз подивился, как Николай Васильевич может соблазнительно описать прелести поглощения еды и собрался в погреб, прихватив с собой масляную лампу.

При входе, в погребе отыскал порционный шмат сала и двинулся в дальнюю его сторону. Там стояла деревянная кадушка с квашёнкой и две поменьше с щаницей. Снял гнет, поднял крышку и миской нагреб изрядно, на весь вечер.

Край глаза зацепился, за что-то странное в торцевой стене погреба. Приглядевшись, заметил дверное кольцо рукояти. Откуда? Вроде раньше не было или не замечал? Да и как может быть дверь за стеллажами полок? Куда ведет?

Да! Основной вопрос: КУДА?

Отложил набранные припасы и принялся освобождать полки, снимая их, чтобы пробраться к двери. Сама дверь была хоть крепкой, но без запора. Открылась легко, на себя. Дохнуло густым, холодным и сухим воздухом.

Посветил вперед лампой. Вдаль вёл округлый проход по стенам и полу аккуратно мощеный глыбами камня, насколько хватало света каганца. Сам лаз был невысоким. Если бы по нему нужно было пробираться, то не иначе как на четвереньках или вприсядку. Была, невесть откуда взявшаяся уверенность, что там, за границей темноты, кто-то есть. Или что-то?

– Кто там?- вопрос Панаса прозвучал глупо и неожиданно для самого себя.

Из темноты не ответили, а как будто шепотом дохнуло:

-КУДЫ!

– Да я это, никуда! Стою здесь! – стушевался Панас, сам не понимая, толи он сам с собой говорит, толи уже у него начинается паническая атака.

-КУДЫ, мы! – уже яснее и отчетливее продышало из каменного лаза и Панасу показалось, что в отсвете каганца, он увидел блеск пары глаз. Захотелось швырнуть в лаз масленую лампу и ломануться из погреба, как сохатому сквозь чащу.

Всё же совладав с собой, попытался толи сострить, показывая свою осведомленность, толи сумничать, пытаясь скрыть растерянность, спросил:

– Это Куды от Кудыкиной Горы или те, которые Кудесники? – явно понимая, что лаз ведет уж точно не в гору.

– Это Куды, которые дают подсказки выхода из сложных ситуаций, – был ответ,- хотя и Кудыкину Гору тоже к месту упомянул. А Кудесник, есть ты сам, раз дверь к нам тобою найдена и можешь с нами разговор вести. Так зачем пришёл, Кудесник?

– Да, в общем-то, и не зачем. За квашёнкой, да и сала малёк на вечер скроить, спустился, – и подумал, что раз спрашивают, то видать и дать, что-то могут, и неуверенно добавил, – а что дать можете?

Из темноты донёсся шелест с родни многоголосью шепота. Чуть далее последовал ответ, в котором угадывались нотки удивления, разочарования и любопытства:

– Вот сколько свет стоит, а впервые кудесника столь чудного видим!

– Так это? Так может мне тогда, не к Кудам нужно было, а к чУдам?- опять решил сострить Панас, что бы разбавить атмосферу неловкого непонимания.

– К каким чУдам? Что мелешь? Чудаки сами чудят! От себя и от своей натуры, пути и выходы находят. Впрочем, так же как и входы, что бы опять потом искать выходы. Чудаки, нас Кудов не знают и в нас не нуждаются. Потому и нету никаких чУдов! Понял?

– Понял!- подумал Панас, уже реально понимая, что про мУдов нужно молчать точно.

– Странный ты Кудесник!? Другие из кожи вон лезут, в бубны стучат и зловонья всякие жгут, лишь бы обратить на нас внимание и совета испросить. Ты же нашел к нам ход, не догадываясь о нас! – совещательный шелест в темноте возобновился.

– Так может быть, если я бы на Кудыкиной Горе вас повстречал, то и знал бы, о чем справиться? А тут даже мне и Погребняк не кажется на глаза,- не весть, зачем уже начал оправдываться Панас.

– На Кудыкину Гору, только Кудесники-Мажоры ходят. Да и увальней разных на неё посылают, чтобы нос свой не в свои дела не совали. Настоящим Кудесникам мы ведаем советы отовсюду. А Погрябняку-то уж тебе на глаза, то чего являться? Он хоть родственник наш дальний, да все ближе к материальным планам приобщен. Односторонний он. Ему бы что загрести, схоронить, спрятать, да уж если стребуют назад, то и вернуть может. Вот как квашёнку твою и сало. А так всё, что ни попадя хоронит. То бишь, бережёт! А мы, КУДЫ, хозяева тонких миров и решений малых и великих.

– Ну, получается, что дверь к вам я открыл, чтобы «умная мысля не приходила опосля»!? – предположил Панас.

– Раз так, то вот тебе наш первый совет!

Панас затаил дыхание в надежде услышать, то мудрое послание, которое окончательно внесет в его жизнь необходимую ясность и навсегда откроет дорогу к прозрению на необъяснимые явления творящиеся с ним.

– Слушаю, вас, мудрые КУДЫ!- весь превратился в слух Панас.

– Будешь уходить из погреба, беря с собой квашёнку и сало, захвати с собой бутыль настойки шафрановой.

Панас продолжал слушать, но дальше советов и напутствий не последовало. Чуть подождав и поняв, что сеанс общения с КУДАМИ закончен и смысла в продолжении уже нет, закрыл дверь и поставил полки обратно. Взял миску капусты, сало и рекомендованный бутыль с шафрановой настойкой. Повернулся к двери в лаз к КУДАМ, что бы попрощаться. На месте была обычная дощатая стена.

Выйдя из погреба и посмотрев в небо, увидел огромные и красивые звезды. Восхитительный вид величавого Млечного Пути, все же не давал вопрос на ответ: «Зачем КУДЫ его заставили взять бутыль?»

Опустив взгляд под ноги, Панас увидел Тихона, который с мордой заговорщика смотрел на него. Панас в его взгляде угадал, что именно сейчас он и узнает ответ на этот вопрос…

Продолжение возможно следует……