– Ну что, курсант Юрагина, поскольку день прожит не зря, ибо от нашей с тобой сегодняшней деятельности мир стал чуть чище и справедливей, то с чувством исполненного долга можем отправляться в отдел и доложить начальству подробности раскрытий кражи и грабежа. По горячим, что немаловажно, следам. Там и расскажешь, как ты фамилию грабителя из мамы той сердитой выудила.
– Нам, женщинам, между собой общий язык проще найти.
– Согласен. Потому и спровоцировал ту конфликтную ситуацию.
– Вас, случаем, попом Гапоном коллеги не называют?
– Нет! Ибо все мы в розыске немного гапоны. Так сказать артисты больших и малых театров. Видела бы ты, как коллега Тюрин эти постановки устраивает. Вот где настоящий артист! У него и поднабрался.
– Это который меня учил из упаковочной бумаги формат А4 делать?
– Тот самый.
Улыбается.
– По дороге, однако, в один адрес нужно будет зайти, куда ныне два ушлёпка заскочили и которых всем розыском уже неделю догнать не можем. А тут начальнику нашему шепнули, где их час назад видели. И пока ты допрос вела он по рации попросил меня зайти в адрес этот и проверить, там они или нет. Ну и задержать, если что.
– Настоящее задержание?
– Самое что ни на есть!
– Бандиты?
– Да бог с тобой! Тех ещё в 93-м перевели. Эти − так, шушера и пьянь. Братья двоюродные. Отец одного из них пенсию получил и им на бутылку водки не дал. А те уже пьяные были. Ну и схватились на кухне. Дед осерчал и сыну в глаз заехал, мол, иди заработай. А те в ответ избили его. Причём жестоко избили. До полусмерти. И пенсию забрали. Деду стало плохо. Пришёл в больницу, сказал врачу, что его неизвестные на улице избили и пенсию отобрали. И тут же в приёмном покое помер. Доктор, ясень-пень, о смерти сообщил в милицию. Я как раз дежурил. Выехал на сообщение. Стал разбираться. И нечаянно вышел на грабителей тех: на сына покойного и на двоюродного брата сына. При поквартирном обходе сосед умершего деда подсказал, что только что видел сына с кузеном, пришедших из магазина с пакетом выпивки, и что сын с фингалом под глазом был. Те же как-то узнали, что их милиция ищет. И в бега и бросились, каждый день лежбища меняя. Но из города сбежать не могут. И не из-за того что пути перекрыты, а потому что денег нет. Вот и шхерятся. Понимая, что час расплаты неизбежен.
– А пистолет у вас с собой?
– Не, пистолетик я беру только на дежурство. А так без него обхожусь. Дабы не расслабляться.
– А вдруг сопротивление окажут?
– Не должны. Мы же знакомы немного. Кстати, придём в адрес, а точнее притон, приготовь авторучку. Писать там что-либо вряд ли придётся, а вот как оружие – может пригодиться.
– Это как?
– Тупой частью − и в глаз. Но не сильно. Чтоб не выбить. А коль нет авторучки, то можно использовать корочки, в смысле удостоверение. Удар ими в основание носа тоже надолго в аут противника уносит. А если нет ни того, ни этого, то можно туфельку свою использовать, точнее её каблук высокий. Тоже хорошее оружие. Особо если набойка железная.
Та смотрит на меня с недоумением.
– Вас что, на самбо не учили использовать подручные средства?
– Учили. Но про ручку и удостоверение не говорили.
– Вот и имей в виду. Пришли! Я вхожу в квартиру, а ты остаёшься в дверях, настежь распахнутых, прикрываешь мне спину от налёта сзади. В этом притоне я ещё не бывал, с его хозяйкой лично не знаком, что и кто там не знаю. Так что внимательность и чуйку врубаем на всю катушку.
Звоню. Из-за двери слышатся шаги и голос:
– Кто там?
– Розыск, фамилие – Жвирблюкас, открывай!
– Тут тебя не вызывали!
– Я сам по себе гуляю, когда хочу, куда хочу и за кем хочу! Открывай!
– Иди нафиг, не открою!
– Дверь вынесу!
– Прокурору пожалуюсь!
– Телефон подсказать?
– Сама знаю. Пошла звонить!
– Иди! А я считаю до трёх. После чего вышибаю дверь. Два уже было!
– Пошёл нафиг!
– Два с половиной! Отходи!!!
– Пошёл нахрен!!!
Ба-бысь…
Двери я всегда вышибал красиво и без повреждений, обычно с первого же удара ногой под дверную ручку.
И в этот раз дверь открылась после первого же удара.
Да и как ей не открыться? Ведь советские двери по ГОСТу специально так были устроены, чтоб открывались только лишь внутрь. Как раз на эти случаи. Ну и для облегчения работы пожарных. Плюс, язычок советского замка только внешне толстый. Внутри же – полтора миллиметра алюминия; от сильного удара алюминий сгибается пополам и дверь открывается без каких-либо повреждений и ей самой, и дверной коробке. Лишь отпечаток подошвы на память остаётся.
Ан, в этом случае вышло несколько иначе, нежели обычно. Вместо того чтоб распахнуться дверь… пала. Хлобысь!!! Вместе с дверной коробкой. Я ж не знал, что она на щеколду была закрыта. Грохоту – на все пять этажей. Плюс столб цементной пыли, разлетевшийся из коридора по всей квартире.
Хозяйка притона с криком “О-о-ой!” успела отскочить.
Делаю несколько шагов, останавливаюсь на погибшей двери, смотрю на хозяйку. Прижав руки к груди та во все глаза на меня пялится, словно апостолы на бредущего по водам Иисуса.
– Я же говорил − отходи!
Справа – кухня. Захожу. За столом с выпивкой и закуской около десятка человек бомжеватого вида.
– Можно не вставать! – приветствую тех.
Внимательно осматриваю каждое лицо. Моих нет.
– Знакомиться не буду! Пока что!
Разворачиваюсь. Делаю шаг. Оборачиваюсь:
– Можно не вставать! И это – не просьба!
Прохожу мимо хозяйки в ближайшую комнату. Краем глаза вижу практикантку в дверном проёме. Делаю жест рукой, мол, стой где стоишь.
В комнате наблюдаю десяток тел, вповалку лежащих кто на диване, кто кровати, а кто и на полу. Осматриваю каждого. Моих нет.
Прохожу во вторую комнату. Там – столько же. Все влёжку. То ли спят, то ли обдолбанные. Моих нет.
Думаю, если и в последней комнате их не будет , то устану потом перед прокурором за дверь отписываться.
Захожу в третью комнату, большую. Там – человек пятнадцать. Тоже все лежащие. Среди них вижу и моих братьев-кузенов.
Потрепал сына умершего деда за плечо. Тот открыл глаза.
– Жив?
– А что мне будет?
– Согласен. Меня помнишь?
– Помню.
– Тогда – подъём, со мной пойдешь!
Тот встал.
Наклоняюсь над кузеном его. Тормошу.
– Бесполезно! – говорит тот, − Его теперь до утра не поднять; выпил много.
– Упрёмся – разберёмся!
Сжимаю пальцами мочку уха кузена. Потихоньку усиливая давление. Через полминуты очнётся. Не бывало такого, чтоб не очухивались.
И тут вдруг чуйка как завопит: “Аларм, твою мать!!!”
Не отпуская уха резко оборачиваюсь. Вижу как одно из тел поднимается с пола и делает шаг в мою сторону. Но медленно-медленно, как при замедленной съёмке. Взгляд безумный, злой. Сжимает кулак и посылает его мне в голову. Медленно-медленно.
Благодарю, Чуечка! Отпускаю ухо кузена, переваливаюсь с ноги на ногу, отклоняю голову от кулака, приподнимаюсь и параллельно легонько подталкиваю безумца левой рукой в его правую лопатку. И время снова вошло в своё русло. А тот побежал. Можно даже сказать полетел. Вслед за вытянутым кулаком и злобой своею. Смешно семеня ногами и безуспешно пытаясь зацепиться левой распростёртой рукой за воздух. И так до стены и дивана возле той. Где и врезался со всей дури в другие три тела, что с дивана необдуманно привстали. На котором тут же и оказались, вчетвером уже. Бу-бу-бух… В следующую же секунду возвышаюсь над ними. Безумец оборачивается, смотрит с удивлением.
– Н-на! – говорю. И пальцем в глаз. Но не шибко сильно.
Тот взвыл. Теперь десять-пятнадцать минут ему будет не до меня.
Поворачиваюсь. В дверном проёме вижу практикантку. В руках – авторучка. Делаю запрещающий жест рукой, мол, стой где стоишь. Возвращаюсь к кузену. Склоняюсь и снова жму мочку уха. Через полминуты у того открываются глаза.
– Ты кто?
– Дед Пыхто, фамилие − Жвирблюкас. За тобой пришёл и братом твоим. Встать могёшь?
– Да.
– Тогда подъём и за мной! Начальство моё страсть как хочет с вами за жизнь потрепаться. Сам пойдёшь или “луноход” вызывать?
– Сам.
– Молодец! За мной! Оба! Курсант – в хвосте колонны!
Проходя мимо истуканом замершей хозяйки торможу на миг у павшей двери и говорю ей:
– Зато в следующий раз на счёт “один” откроешь!
На лестничной площадке видим толпу жильцов, заглядывающих в притон. Кто-то произносит:
– Оказывается есть власть в городке, но как тот кот, сама по себе гуляет.
Скромными кивком и улыбкой приветствую жильцов:
– Добрым людям – добрый вечер!
Оборачиваюсь. Практикантка – сама серьёзность, авторучка всё ещё в руках.
– Шесть – ноль! – говорю ей.
Та кивает головой, убирает ручку в сумочку и говорит жильцам:
– Здрасьте!
Вышли. Молча дошли до отдела. В полной темноте. В полнейшей. Из наружного городского освещения в 99-м лишь единственный на весь город светофор моргал да прожектор над милицией светил. Уркам – раздолье!
Сдали задержанных дежурному по ОВД. Поднялись к начальнику розыска. Вкратце доложил о проведённых за день мероприятиях.
– Ну как, курсант, впечатление от первого дня в розыске? − спрашивает тот практикантку.
– Это был, наверное, один из лучших дней в моей жизни! А может и самый лучший, − отвечает дрожащим голосом, − Столько эмоций… На работу вашу… нашу то есть… иными глазами посмотрела. После университета буду проситься в уголовный розыск. На линию малолеток!
Тут открывается дверь кабинета, входит Валентин Фёдорович, начальник милиции, и будто с самого начала присутствовал при разговоре говорит:
– Я знал, что тебе в розыске понравится. Недаром их лучшими называют. Пили бы поменьше – вообще цены не было бы!
И кивнул начальнику розыска головой.
Тот открыл сейф, достал бутылку коньяка, шоколад и лимон. Разлил.
– Ну, дочка, – с почином тебя!
Протянул ей стопку.
Мы взяли свои.
– За розыск! – говорит та.
– За достойную смену! – Фёдорыч.
Выпили.
– Ну а теперь идите к Тюрину в кабинет; там опера уже заждались вас!
Вышли. Молча дошли до кабинета Тюрина. Из-за двери слышим”Бу-бу-бу-бу-бу…”
– А вот сейчас, курсант Юрагина, и проверим, у каждого ли опера в сейфе бутылка водки стоит…
***
Публикация:
