Лукич уверенно петлял меж тонких обугленных осинок, перепрыгивал обломившиеся стволы. Фёдор неуклюже топал за ним, поминутно спотыкаясь и оставляя во мху заполненные водой следы. Воздух пах болотиной и дымом. Топь обрывалась резко, за ней сразу начиналась ярко-зелёная чаща с похожей на пробор в волосах просекой. Лукич уже ступил на неё, когда Фёдор оскользнулся на сыром мху и по грудь ушёл в холодную воду. Он ухватился за торчащую рядом ветку, но та скрошилась в его ладонях, вымазав углём. Тяжёлые сапоги тянули ко дну, руки скользили по мху, вода сдавливала ледяными тисками. Собрав последние силы, Фёдор выкрикнул:
— Лукич, друг!
Лукич не обернулся. Перед ним на просеку, словно трап самолёта, опустилась радуга. Он запрыгнул на неё, балансируя хвостом, и побежал, окуная лапы в тёплый свет.
Фёдор вдохнул пахнущий гарью воздух и ушёл под воду. Кружок серого неба над ним затянуло ряской и нанесённой ветром сухой хвоей. Его потащило вниз и с размаху хлопнуло на жёсткую кушетку реанимобиля. Голос внучки Женьки — фельдшера скорой, голоса её коллег и вой сирены смешались в бьющую по ушам какофонию:
— Есть пульс… Живой… Дед, деда, слышишь меня?!
— Женя… — прохрипел Фёдор и снова отключился.
В больнице дочь Татьяна переодела его в мужнину домашнюю одежду — футболку и спортивный костюм, сгребла старые трико и рубашку в мусорный пакет, не переставая зудеть над ухом:
— Переезжай, переезжай к нам — сколько раз говорила! Дому сто лет в обед, проводка гнилая, на честном слове всё держится! Нет же, надо было дождаться! Это старьё всё в мусорку, гарью за километр несёт.
— Тань, рубашка хорошая, хланелевая…
Мягкая, в мелкую клетку рубаха отчего-то напомнила Фёдору о ещё не пережитом горе, и он затрясся, прижав к лицу обсыпанные старческой гречкой кисти.
— Ну, пап… Хватит… Оставлю я тебе эту рубашку… Ну перестань…
Таня приобняла отца за плечи и чмокнула в лысую макушку.
— Пап, мне идти надо. Женьку слушай, не капризничай. — Таня выложила на тумбочку старенькую “Нокию”, — Позвони, как выпишут, ладно? Два раза на зелёную. Олег за тобой приедет. Всё, пока — и выпорхнула в коридор.
Вечером забежала Женя с кипой кроссвордов и кучей рекомендаций, каждую из которых Фёдор тутже добросовестно забыл. Он повозил ложкой в жиденьком пюре, без охоты пожевал пресную котлету. Сосед по палате прошаркал к столу и набулькал себе стакан воды из облупившгося чайника.
— Ты, Фёдор Семёныч, зря себя грызёшь. Случайность это, судьба, понимаешь? И спасти ты бы его не смог: самого чудом вытащили.
— Да знаю я, Иван Никитич, что случайность. Ему ж восемьнадцать лет было… Нюх потерял, оглох почти. Под одеялом греться любил. Вот его и не заметили.
— Убежал твой Лукич по радуге в кошачий рай. Рыбку ловит да поглядывает на тебя, дурака, сверху. Как ты душу зазря рвёшь. Поспать тебе надо хорошенько. А если не спится, у меня на этот счёт секретик имеется. Вот, жена принесла. — Иван Никитич потряс аптечным пузырьком, вытащенным из тумбочки. — Полтаблетки приму — и до утра сплю, как младенец. А утром как огурчик! Поделюсь, если надо.
— Ре-нор-мен… — прочитал Фёдор. — Снотворное… Нее, я сам как-нибудь…
— Ну, как знаешь. Я на боковую. Ты свет отключи, как ложиться будешь.
Сосед забрался под одеяло и отвернулся к окну.
Фёдор отнёс на кухню недоеденный ужин, посидел за столом, аккуратно вписывая в кроссворд угаданные слова. Выключил свет и обвёл взглядом палату. Фонарь с улицы освещал ряд пустых коек. Сосед мерно похрапывал, выпростав из-под одеяла ногу в шерстяном, с капроновой заплаткой, носке.
— Как младенец, говоришь… По радуге… — шептал Фёдор, вытряхивая на ладонь прямоугольные таблетки с поперечной ризкой. — Три штуки… Авось хватит… Авось свидимся, Лукич…
Фёдор запил снотворное прямо из носика чайника и улёгся на свою койку. Сон не шёл, и он уставился в окно. Бледный свет фонаря сменился золотистым, затем розоватым. В ногах Фёдор ощутил знакомое тепло и не поверил глазам, когда из-под одеяла показалась взерошенная кошачья мордочка.
— Лукич! — старик обнял кота, расцеловал, промокнул заслезившиеся глаза краем пододеяльника.
Сквозь оконное стекло протянулась широкая семицветная полоса. Радуга мягким свечением коснулась Лукича. Кот лизнул Фёдора в щёку и с громким мяуканьем вцепился когтями в его грудь. Сердце скоро и размашисто заколотилось о рёбра, как будто захотело покинуть свою тесную клетку. Кровь больно толкнулась в виски, в ушах зашумело, сквозь шум этот Фёдор будто издали услышал молодой и сильный голос дежурного врача, Женькиного друга, Толика Вострецова. Толик распекал Ивана Никитича, расхаживая от двери к окну вдоль ряда коек.
— Вы хоть понимаете, что могло случиться?! Хорошо, что таблетки — смех один, чтоб отъехать, постараться надо, да и мало их было. А если бы аллергия? Это же к летальному исходу могло привести! К ле-таль-но-му! Даже если лекарство безрецептурное и вам лично подходит, другого может в могилу отправить!
— Да не знал я, доктор, хоть режь меня, не знал! Что ж теперь будет-то?!
— Что будет… Желудок ему промоем для начала, клизму сделаем… Мне ещё Жене… Евгении Олеговне как-то всё это рассказать надо. А там уже им врачи с приставкой “псих” займутся. Если захочет, конечно.
Фёдор с трудом открыл глаза и промычал:
— Толь, не надо психов… И Женьке не говори… Случайно я… Дозу не рассчитал… И клизму не надо…
— Надо, Федя, надо! — буркнул с соседней койки Иван Никитич. — Чуть убивцем меня не сделал.
— Прости, Иван… Тяжко мне было… Лукича не уберёг… Сам для всех обузой стал…
Доктор Вострецов пристально поглядел на Фёдора покрасневшими от недосыпа глазами:
— Вот если б вы сегодня не проснулись, то стали бы обузой. Виной на всю жизнь для меня, для Ивана Никитича, для родных. Для Жени. Подумайте об этом. И ещё одно: обращение за психологической помощью вас психом не сделает.
В обед Фёдор, во всех смыслах опустошённый и чистый, прихлёбывал тёплый чай из эмалированной кружки, вглядываясь во что-то за окном палаты. Мелкий дождь на время затих, и через всё небо протянулось семицветное коромысло.
— У Олега, мужа Таниного, за городом дача есть. Туда жить поеду. Они не пользуются совсем. А дача крепкая, не то что наша избушка… — бормотал Фёдор, — а ты, раз с собой меня не взял, прибегай хоть иногда, после дождичка. Я ждать буду.
Автор: Лариса Потолицына
Публикация:
