Третья часть эссе о культуре подмены.
Литература и прочие девиации
Эта глава, пожалуй, выйдет наиболее спорной. Потому что я сама пока не нашла ответов на большинство вопросов, которые рискну здесь поставить. Начну с пары парадоксов. Я в некотором роде писатель, но не являюсь знатоком нынешнего русского литературного мейнстрима. И всё же у меня сложилось ощущение, что сегодня на русском языке издаётся много книг, но больше нет литературы. Литературы в том смысле, который это явление имело в России два предшествующих столетия. Что я имею в виду?
Мой друг, отличный писатель из Киева однажды сказал: «В нашей культуре функции православного Предания (то есть разбора частных случаев Явления, передаваемого на примере опыта конкретных людей) выполняет русская литература». Поскольку я человек неверующий, то скажу иначе. В XIX-XX веке литература была социальным явлением, формировала общественный дискурс и общественную мораль. Нынешние произведения, написанные буковками и отпечатанные на бумаге, исполнять эту роль уже не могут. Даже самые лучшие из них. Увы…
А ведь ещё на памяти нынешнего поколения условно 50-летних всё было совершенно иначе. Последний взлёт русской литературы как общественного явления пришёлся на рубеж 80-х –90-х, когда в толстых журналах царила «возвращённая литература». Но будем справедливы: тогдашнее богатство было накоплено за примерно четыре предшествующих десятилетия. А потом нам одномоментно вернули произведения Платонова, Замятина, Булгакова, Мандельштама, Пастернака, Рыбакова, Дудинцева. Властителем дум стал вернувшийся из изгнания Солженицын. Образованная часть советского общества просто считала своим долгом познакомиться с произведениями, запрещёнными ранее советской цензурой. Настолько, что мы были готовы видеть именно в этих текстах отражение горней правды. Особенно остро это было на фоне разоблачений и критики недавнего прошлого в исторической науке. И к нашим услугам был целый пласт художественных текстов, написанных талантливыми русскими литераторами. Эти тексты служили одновременно историческими источниками, потому что в большинстве это были свидетельства современников.
Вот только есть у меня ощущение, что мы немножко всем этим отравились, что ли. Потому что «возвращённая литература» отражала действительность весьма субъективно. Всякое явление действительности преломляется в глазу художника, но именно в литературе это преломление имеет наибольший субъективный эффект. Мы спешили прочесть то, что прежде было запрещено советской цензурой. А оно было запрещено именно по причине того, что содержало критический либо вовсе враждебный взгляд на советскую действительность. При этом мы благополучно забыли, что разрешённое и хорошо знакомое «Хождение по мукам» – это такое же свидетельство современника, как и «Доктор Живаго». Но активно принимая новое, мы поспешили отказаться от старого. И вновь получили не объёмную картину прошлого, а плоскую. К тому же, часто с искажённой перспективой. «Возвращённая литература» давала однобокую оценку, в большинстве случаев рисовала коммунистический выбор безусловным злом. Мы жаждали правды и верили печатному слову. Потому мы поверили. И отреклись от самих себя, от целого пласта своей истории, побед и достижений. Отрекаться от старого мира – вообще печальная русская традиция.
Одновременно на рубеже 80-90-х происходило оживление буржуазных отношений в советской экономике. Смею утверждать, что едва ли не первой коммерческой сферой в умирающем Союзе стало книгоиздание. В «самой читающей стране мира» был многолетний книжный голод. И едва это стало возможно, его кинулись удовлетворять многочисленные частные издательства. А когда рынок насытили популярными бестселлерами и классикой, встал закономерный вопрос, что издавать дальше. Ответ на него до крайности прост: то, что будут покупать. Книга стала товаром. Но литература перестала быть мерилом жизни.
Насколько помню я, первым пошёл вал переводной литературы. Вначале тоже бестселлеры, о которых наш народ был наслышан, но не имел возможности прочесть: Кинг, Оруэл, лучшие образцы западной фантастики: Саймак, Желязны, Каттнер. Косяком потянулись женские романы. Локомотивом здесь шла «Анжелика» – единственный, на мой взгляд, образец этого жанра, обладающих литературными достоинствами. На книжных прилавках появился совершенно новый для нашего читателя жанр – фэнтези, поначалу представленный сагой о Конане Говарда, и «Властелином колец» Толкина. Современные западные детективы, в том числе и политические, криминальные романы – всё это было ранее нам не слишком знакомо, а потому читалось с интересом. Ну, а далее – всё подобное, только качеством пожиже. При этом издательства откровенно экономили на переводчиках и корректуре. Именно в это время мне встречались перлы в таком роде: «Это было выше предела возможностей его сил».
Судьбу отечественной словесности, как водится, порешал рынок. Смею предположить, что именно 90-е годы можно считать временем, когда скончалась русская литература. Отечественные образцы тогдашнего книгоиздания – это всевозможные «Слепые», «Бешеные», «Меченые» и прочие бандитские опусы, выпускаемые, вероятно, на криминальные деньги. В жанре женского детектива вместо добротной Хмелевской воцарилась Дарья Донцова, чьё литературное наследие уже можно издавать подарочными самосвалами. Книга стала легковесной по содержанию, примитивной по форме и убогой по качеству печати – клееный карманный формат, зачастую рассыпающийся в руках в процессе прочтения.
А что же реалистическая литература – жанр, создавший славу нашему Отечеству в предшествующие два столетия? Смею утверждать, что сегодня она стала уделом эстетов и слабо интересует массового читателя. И дело тут даже не в низком художественном вкусе этого массового читателя. Внезапно выяснилось, что обычный человек не очень хочет читать о «свинцовых мерзостях» окружающей его жизни. Он предпочитает погрузиться в книжку об эльфах и орках, сбежать к индейцам в Новый Свет. Чтение превратилось в род эскапизма, книга – в средство для побега от трудностей, которых вокруг и так слишком много.
С другой стороны, русская реалистическая литература, особенно ХХ столетия, была интересна тем, что рисовала индивидуальный выбор и конкретную человеческую судьбу на фоне масштабных исторических процессов. Тем и была интересна. Там была и драма, и катарсис. Современная реалистическая литература за неимением крупных исторических движений, вынуждена погружаться во внутренний мир нынешнего «маленького человека». Но бытие среднестатистического офисного хомяка – чтиво малоувлекательное. Единственное, что придаёт ему остроты – это Его Величество Великая Детская Травма. Реализм, на мою имху, сводится к копанию в мелочах, да ещё и зачастую малоприятных. Мой соавтор выразилась на этот счёт так: «Если брать “современный реализм”, то на первый план выводятся проблемы не общества в целом, не какого-то даже слоя, а отдельного человека. Его и рассматривают со всех сторон под микроскопом».
При этом герой непременно должен быть в чём-то ущербным. Среди эстетов бытует мнение, что «положительный герой не интересен, в нём не заложены возможности развития». Не знаю, как с развитием, но смакование различных девиаций под соусом реализма идёт полным ходом. В то время как обычный человек такой литературы инстинктивно избегает, боясь нарваться на какую-нибудь грязь, которой ему и в жизни хватает с избытком.
Осмелюсь привести читательское мнение: «Что меня еще очень сильно отталкивает, так это какой-то всеобщий (в основном) посыл, что жизнь – дерьмо, все вокруг – грязь и бессмыслица, и лучше всего всем пойти и повеситься. Депрессняка и в жизни хватает. Я не говорю, что все в книге должно быть розовым сиропом. Но надежда и движение к свету должно быть непременно!»
Не в этом ли причина того, что на полках книжных магазинов не первое десятилетие уверенно держится русская фэнтези Марии Семёновой, пережившая уже несколько переизданий? Её книги несомненно национальны по своему духу, написаны блестящим русским языком. И действуют в них нравственно здоровые герои, занятые достижением гуманистических целей, а не бесконечным копанием в глубинах собственного «Я». К сожалению, это скорее исключение, чем правило на нынешнем книжном рынке. Но исключение, дарующее хоть какую-то надежду.
Не могу не сказать ещё об одном явлении, которое можно назвать литературным с некоторой натяжкой, но именно в нём на сегодняшний день наиболее полно воплощается культура подмены. Причём настолько, что это имеет-таки шанс стать общественным явлением. Вот только сомнительного свойства. Я имею в виду самиздат.
Выпустить книгу в нашем Отечестве всегда было сложно. Обо всех мытарствах начинающего автора в советское время я могу судить только по воспоминаниям Михаила Веллера. Но с реалиями современного книгоиздания я столкнулась сама. При всём кажущемся изобилии издательств это практически невозможно. В большинстве случаев там просто не отвечают авторам, но два сердобольных редактора всё же пояснили мне, почему мой роман не может быть у них издан. В одном случае причиной стала синтетичность жанра, не позволяющая вписать его ни в одну из выпускаемых серий. В другом мне мягко попеняли на слишком изысканный стиль и посоветовали изъясняться более лапидарно. В итоге я тиснула книжку в местной серии «Наследие региональных авторов» и навсегда отказалась от мысли о печатном издании своих трудов. Благо, интернет сегодня позволяет свои произведения не только издавать, но и монетизировать. Извлекать коммерческую выгоду из своих текстов я так и не научилась. Зато познакомилась с таким явлением, как Фикбук.
Площадок, где авторы-любители могут на безвозмездной основе выложить свои опусы, сегодня бесчисленное множество. В большинстве случаев это так называемый «фанфикшен» – собственные фантазии по мотивам известных литературных или кинопроизведений. Только на «Книге фанфиков» (Фикбуке) – крупнейшем некоммерческом самиздатовском ресурсе на русском языке – на сегодняшний день насчитывается более 25 тысяч фэндомов и миллионы читателей. Есть там и возможность выкладывать оригинальные произведения. Контингент участников, если судить по качеству публикуемых текстов, в большинстве своём представлен подростками.
С одной стороны, популярность самиздатовских порталов говорит о том, что охота к чтению в нашем обществе никуда не пропала. А всеобщее среднее образование породило массовое явление «чукча не читатель, чукча – писатель». Юные авторы демонстрируют трогательное незнакомство с нормами русского языка и традициями русской литературы, зато графоманский зуд весьма силён. И у каждого такого писателя найдутся свои читатели. Рассматривать Фикбук и подобные ему ресурсы в качестве замены обычной литературы я бы не стала. Хотя бы потому, что для большинства авторов текст является средством разрешения каких-то внутренних психологических проблем и канализации собственных комплексов, а вовсе не попыткой создать нечто, обладающее художественной ценностью.
В целом я, как бывший педагог, только приветствую такой способ самореализации, когда бы не одно существенное «Но». Фикбук и подобные ему ресурсы совершенно неподцензурны. Там публикуются не только тексты об однополой любви (так называемый «слэш») – это полбеды. Допустимы и достаточно популярны также садизм, изнасилования, зоофилия, некрофилия, инцест и прочие извращения. В списке популярных на сегодняшний день каждый первый – это текст сексуального содержания. Разумеется, ни о каком нравственном содержании речь не идёт. Критиковать такого рода опусы бесполезно, как бы кошмарно они ни были написаны. Действует только одно правило: «Не нравится – не читай». Таким образом, в полный рост работает пресловутое «окно Овертона», расширяющее пределы допустимого в обществе. А поскольку популярен такого рода самиздат именно среди молодёжи, то общественная опасность такого рода «культуры подмены» попросту бьёт в глаза. Профессиональная, качественная литература растворилась в мутном потоке коммерческого чтива. Тем временем молодёжь самоудовлетворяется в сетературном пространстве, где не действуют базовые законы общежития. Я и не склонна думать, что «наиграются и успокоятся». Размывание человеческой нормы, происходящее в текстах, непременно просочится в реальную жизнь.
Что с этим делать? Я не знаю. Просто констатирую факт.
Автор Ирина Плотникова
Культура подмены (часть 1) Автор Ирина Плотникова
Культура подмены (часть 2) Автор Ирина Плотникова
Продолжение следует…
Публикация:
Янус Полуэктович Невструев — единый в двух лицах директор института и политолог блуждающий в прошлом и будущем!