С первого числа (часики прям гулко тикают) обещают запретить употребление мата во всяких интернетах. С хуяли им зажгло я совсем не в курсе, но очень интересно. А что бы что? Мы же, конечно же, граждане тупые и темные. Если нам запретить писать слово «хуй», то немедленно и вся хуйня рассосётся, и пиздец сам собой пройдёт, и импотенция тоже отменится. Белым польтам, конечно радость и светлый праздничек: уж теперь-то будет все гладко, приличненько, гламурненько и даже случайным словом не оскоромиться их нежным глазкам. А мне вот интересно: а что, кто-то заставляет, что ли матерные посты читать? Я вот, к примеру, с револьвером, что ли, стою и под его дулом: читай, сука, читай, ебанашка! А то ещё забудешь лексику пролетарского гнева и текущей действительности.
Нет, я исключительно за свободу. Хочу – пишу матом. Хочу – высоким штилем. Захочу, так вообще буду в стиле бюрократии восьмидесятых писать, и хрен вы меня уймёте. И читатели тоже абсолютно свободны: могут и меня в дальнее пешее эротическое послать, вместе с бюрократами брежневской эпохи. Вы мне, кончено, можете сказать: ой, вот какое достижение свободы! Непечатные слова печатными обозвать. Прям капец какая культурная революция! И таки да, будете правы. Не достижение. Никто достижением и прогрессом ту самую лексику не считает. Достижение в том, что градус лицемерия в обществе, хотя бы в этом моменте, но – снизился. Потому что хуйню можно стало публично называть хуйней. А не «чем-то непонятным и явно неприятным».
Не рассказывайте мне сказок о том, что ни разу в жизни не было у вас ситуации, когда других слов кроме «блять, пиздец, и все дела» не было. Помните мыслительный вакуум под черепной коробкой, когда вы понимаете, что жизнь практически закончилась и вы одним ноготочком за неё держитесь? Помните, как волшебным, переливающимся мыльным пузырём из этого болота гудрона поднимается дивно «бля…» и организм выдыхает им, и сразу как-то легче становится. Или «пиздец»? Ну вы же понимаете разницу между «катастрофически и непоправимо ужасно» и «пиздец»? Вот… разница в том, что катастрофа – это ещё не пиздец! А пиздец – это совсем даже и не катастрофа, и если жив остался, то и живи себе спокойно.
И матершину я готова защищать. Это не слова, это крупные мазки эмоций по студню будней. Скорее знаки препинания помноженные на междометия, нежели ругательства, слух оскорбляющие. Именно эти слова безусловно и многогранно отражают стремительность и переменчивость наших эмоций. Нужно только понять: вот она, загадочная и странная русская душа. Сидит на пеньке с лаптях и с гармошкой, с лютого похмелья трясёт головой, соловым глазом охватывает окрестности и тихо такая говорит:
-Это какой-то пиздец, товарищи…
А пиздец и есть! Голой-то жопой на пеньке, поди, посиди. Конечно, если запретить так говорить, потому что неприлично, то штаны сами собой на жопе появятся. Точнее, так борцы за культуру считают. Обратная логика им чужда: убери повод, глядишь и ругать тебя перестанут грубобранно. Другой вопрос, что мат, как специи, нельзя употреблять бездумно и безмерно. Не кладёте же вы, ну не знаю, орегано, к примеру, в в сырники? Или чеснок в клубничное варенье? Так и тут. К месту, в меру. По существу. Тогда да. Тогда поэма «Москва-Петрушки», а нет – тогда грязный бомж на Курском же вокзале.
Московская интеллигентская матершина – это вообще достояние республики. Я не знаю почему, но ещё у нежных нимф физических лириков шестидесятых пристрастие к площадной лексике было барельефно и монументально. Не верите мне? Почитайте Аксёнова. Там прекрасно. И о нимфах и о их дочурках. Да, это – уже наследие, въевшееся в ДНК, его не вытравить. Большая радость в том, что и словарный запас у нас таки в триллион раз более упитанный, чем у уголовников, коими нас пугали. Запретить, оно конечно можно. Только… Неужели вы думаете, что мы других слов не найдём? Ох, бля, наивные! Любой логист (врач, учитель, бухгалтер и т.д.) и совершенно приличными словами нахуй пошлёт и запреты и запрещающих. Уж не сомневайтесь! Как говорил незабвенный Веничка: идите к жемчугам. И прилично, и оооочччень обидно. Так что уж найдём чего сказать, не волнуйтесь.
И в заключении. В конце девяностых я училась на истфаке. В одном с нами корпусе (о чем я тысячу раз рассказывала) сидели филологи. И вот, однажды, март месяц на дворе, лужи по колено, грязь до ушей (а что вы хотите? Это же Москва) стою я под нашим подъездом и курю. А из подъезда выходят две преподавательницы-филологини. Одна из них пожилая, назовём условно Маргарита Павловна, а вторая ещё совсем нежная Светлана Евгениевна. И двигают к метро, совершенно не торопясь.
И так уж получилось, что дорогу им перегораживает огромный крузак. Причём, сука, стоит на сухом месте, а обойти его невозможно – лужи размером с Байкал. И глубиной такой же. За рулем сидит натуральный павиан, и красный зад свой на весь мир показывает, типа занят, не беспокойте. Ему Маргарита Пална в окно постучала, он открыл, скриворотился и на вежливую просьбу проехать и не мешать выдал что-то типа «идите нахуй кошелки драные, мне и тут хорошо».
Однако… Марго Пална ни грамма не напрягшись (интеллигентная дама выше средних лет, в косынке, в пальто, на каблуках) открывает рот и выдаёт абсолютно ровно, не повышая голоса:
-Слышь ты! Пиздоебальник свой об хуй оботри и заложи его за щеку, уебан хуепутальный! Хули разебашился тут как давалка вокзальная, уебывай к ебеням пока пиздянок не выгреб, сука тупая! И лупёшками своими блядскими тут не свети, ебашь давай по тихой грусти нахуй!
Павиан подобрал челюсть, глаза, окно, джип и реально съебался. По другому не сказать. После этого Маргоша повернулась с коллеге и исключительно великодушным тоном добавила:
– Вот так вот, Светлана Евгениевна, ну а как иначе?
Публикация:
