Когда поделили помещичью землю и прошло некоторое время, мужики опять стали жаловаться на малоземелье.
— Да ведь у вас против прежнего-то больше стало? — спрашивал заведующий уземотделом.
— Что ж, что больше… у нас места дюже плохие.
— Нешто это места, — говорил кузнец, — одни эти рвы замучили. В прошлом году на моем поле маленький ровочек был, можно даже сказать — пахать не мешал, и ровный такой: идешь по краю с сохой, как по ниточке. А в нынешнем году нечистые его рассадили такой, что не пересигнешь, да еще вавилонами какими-то пошел. Крутишься, крутишься около него с сохой — сил нет.
— Да и земля не та стала, — сказал старик Софрон, который любил хвалить только старину, а к настоящему времени относился не иначе как с презрением. Бывало, какие луга, лесу одного сколько было, а теперь откуда-то, чума их знает, кочки повыскакали. Да и рвы тоже. Прежде рвов не было, а теперь их год от году все больше.
— Вот у немцев этих рвов отчегой-то нету, — проговорил солдат Филипп, во время войны бывший в плену.
К нему все повернулись.
— Нету?
— Никак.
— Места, значит, хорошие, — сказал Софрон, — на хорошие места попали.
И он, стоя, опершись на палку, стал скорбно глядеть куда-то в сторону.
— Попробовали бы они тут, пошли, пошли, повертелись, — заметил кузнец.
— Да, они, эти хорошие места-то, все равно что клад, в руки не даются, проговорил коновал.
У него болели глаза, и он сидел в стороне босиком на земле, с обвязанной тряпкой головой, и говорил оттуда, повернувшись спиной к говорившим, со стороны которых светило солнце и мешало ему смотреть.
— Вот хоть взять глаголевскую землю, — сказал он, раскурив трубку и сплюнув, — в старые времена какие урожаи на ней бывали.
— Страсть…
— Андросовские мужики давно на нее зарились, потом осилили, купили, два года попользовались урожаями; можно сказать, земля прямо сама рожала без навозу, без всего. А потом отчегой-то зачиврела и сошла на нет.
— И отчего такое?
— Поздно захватили, — ответил Софрон, — портиться стала. Сапоги, скажем, снашиваются, — так и земля.
— Эх, кабы на хорошие места попасть, — сказал возбужденно кузнец.
— Да, тут натворили бы делов.
В стороне, на пустующем месте, где была прежде изба и садик умершего в прошлом году старого кузнеца, ребятишки сбивали камнями и палками маленькие зеленые яблоки и, подпрыгнув, ломали ветки, на которых виднелись яблоки. Одна палка упала около разговаривавших, сидевших на бревнах.
— Ну, вы, чертенята, — крикнул кузнец, оглянувшись на ребят, — зачем с той стороны кидаете, не можете отсюда зайтить? Головы-то ни черта не работают.
Все оглянулись на ребят и помолчали несколько времени.
— Вишь, вон тут яблоки-то какие, — сказал Филипп, — в орех… А у немца, братец ты мой, чего только нету: яблоки в два кулака, груши, сливы эти… Ну прямо рай.
— Места хорошие — вот и рай, — сказал, вздохнув, Софрон и опять стал смотреть в сторону.
— Дуракам всегда хорошие места достаются, — заметил угрюмо коновал, держась одной рукой за глаз, а другой приминая пальцем огонь в трубке, которую, жмурясь, насасывал без перерыва.
— Не любят они народ, эти хорошие места, все подальше хоронятся: как где трудовой народ, так тут и нету ничего. Смотреть противно. Вот возьми ты хоть нашу округу — где ни посмотришь, везде рвы, кочки эти, нет на них погибели, рожь тощенькая, лесу не осталось, пары голые, скотина заморенная. А вот где народа еще нет, там места хорошие, жирные.
— Это верно. Наши уехали лет пяток назад, кудай-то в Сибирь, что ли, подались… Так сначала писали, что рожь рожается словно тебе лес.
— Лес… а, скажи на милость.
— Картошки… прямо тыщи.
— Тыщи…
— И, прямо сказать, никакого труда не нужно: пахать не пашут, а так поскребут, поскребут еловыми сучьями и ладно, лежи всю зиму на печке.
— Вот это места, — сказало несколько голосов.
— Да. А потом пожили года три, а она — мое почтение — уж заартачилась, родить перестала. Лес отчего-то, пишут, погорел.
— Что за причина?
— Кто ее знает.
— Значит, опять не пондравилось, что народ пришел.
— Теперь уж и неизвестно, где эти хорошие места-то остались, — сказал, вздохнув, Софрон.
— Говорят, туда подались, — проговорил сидевший в том же положении коновал и, не глядя ни на кого, показал большим пальцем куда-то через плечо, далеко направо.
Все посмотрели туда, где за ржаными полями, на горизонте синели вдали туманные полосы лесов.
— Нет уж, видно, куда ни ходи — конец один, — сказал Андрей Горюн, тощий мужик, сидевший босиком на бревне, махнув рукой. Он повесил голову и задумался о чем-то безотрадном.
— Да, вот теперь и земли прирезали, — сказал Софрон, — а ведь она все та же, здешняя, земля-то. Кабы с нового места, вот бы другое дело. Или раньше бы годков на двадцать. Вот бы двадцать годов попользовались хорошей землей. А теперь года три попашешь, она и сойдет на нет.
И он, сняв свою войлочную шляпу, медленно почесал голову.
— И трех еще не пропашешь, — заметил кузнец.
А вон, никитовскую землю какие-то чухонцы тогда купили, так она у них никак не сходила.
— Рано захватили, вот и не сходила.
— Кто ее знает. Мяту эту все сажали.
— Слово небось знают, вот и не сходит.
— Это верно, — согласился Софрон, — как для плода, так и для земли надо слово знать. А кто его нынче знает! Вишь, молодежь-то какая пошла.
— Он опять стал смотреть куда-то в сторону, потом, помолчав, прибавил:
— Вот оттого и сходит все на нет. Лесу нет за двадцать верст, земля как зола. Теперь этой прирезанной-то на много ли хватит. Как подати велят за нее платить, она и выдохнется.
— Очень просто…
— За хорошими местами бы иттить…
— Угоняешься за ними, — сказал мрачно коновал, — нынче ты на него сел, а завтра оно из паров выйдет…
— Очень просто…
— Хоть бы годочек попользоваться такою, чтобы сама рожала, — сказал кузнец, — а не гнуть бы спину-то.
— Или бы слово узнать. В старину много слов знали… пошепчет, пошепчет и — готово, загребай.
— Словами-то тоже небось не всегда потрафишь, — сказал Филипп, — а вот у немцев бы отхватить кусок хороший с хорошими местами, это бы ладно было.
— Все равно, и на два года не хватит — рвами пойдет да кочками, отозвался безотрадно Андрей Горюн.
— Вот кабы места хорошие найтить, да к этому еще слова разузнать, — сказал кузнец, оглянувшись на всех.
Но все уныло молчали: слова все позабыли, а хорошие места все равно долго трудового народа не выдержат.
TELEGRAM BARCAFFE
Публикация:
