Бабушка художника, Мария Филдс, занималась самым настоящим политическим активизмом. Вела собрания манчестерских социал- демократов, читала с трибуны пламенные воззвания. Словом, была символом борьбы английских женщин за равные избирательные права. И всё это — в начале царствования Её величества королевы Виктории…
А ещё эта яркая личность души не чаяла в своём внуке по имени Люк. И вплотную занималась его воспитанием. Угадайте, дорогой читатель, какого рода идеалы сидели в голове одарённого выпускника Уоррингтонской художественной школы Самуэля Люка Филдса, когда тот выиграл стипендию на обучение в столице Соединённого Королевства?
Вот-вот. Его знакомство с таким однокашником по Кенсингтонской школе, как Фрэнсис Монтегю Холл, переросло в крепкий творческий союз как раз на почве «левых» идей. А именно: совместного увлечения живописью в стиле социального реализма. Художники данного направления критиковали современное им устройство британского общества. Акцентировали внимание на вопиющих условиях труда и быта низших социальных слоёв. Постепенно движение социальных реалистов охватило всю Европу, а затем и весь мир, просуществовав вплоть до 60-х годов XХ столетия. Но речь сегодня не об этом.
Итак: впечатлившись полотнами Фредерика Уокера (которого некоторые прерафаэлиты считали чуть ли не лучшим художником XIX века), наш герой, равно как и его друзья-единомышленники, приступил к сольной карьере. Правда, пока ещё не в роли живописца.
Поначалу Филдс зарабатывал на жизнь созданием иллюстраций для модных периодических изданий. Совсем не тот путь, которым грезил молодой художник… И всё же именно на этом наш герой (как казалось в конце 60-х ему самому) достиг своей мечты. То бишь стал сотрудником знаменитого еженедельника «The Graphic». Газеты, в огромной степени повлиявшей на становление и развитие новой живописной школы Туманного Альбиона.
Почему применительно к Филдсу мы говорим об этой вакансии как о «работе мечты»? Да потому, что во главе издания стоял небезызвестный Уильям Льюсон Томас. Близкий друг Чарльза Диккенса, превосходный администратор и убеждённый социалист. Его воззрения точь-в-точь совпадали с идеалами, которые исповедовал в своих ранних произведениях Сэмуэль Люк Филдс. Оба мечтали о том, как при помощи ярких, достоверных, полных глубочайшего психологизма образов изменят мнение косной британской общественности касательно несовершенства местных социальных институций.
Для героя нашей статьи наступала золотая пора свободного творчества. Его кисть, и прежде имевшая свойства непринуждённой лёгкости и свободы, творила удивительно проникновенные, какие-то совершенно «неанглийские» картины. Подобно русским передвижникам, чей расцвет придётся на последующее десятилетие, наш герой находил путь к сердцам широчайшего круга зрителей, умея рассказывать о жизни простого человека с огромным уважением и симпатией. Его стали узнавать и хвалить, ему благоволила критика и спонсоры.
Вот тут-то и произошла удивительная… даже не сказать, чтобы «трансформация» нашего героя. Скорее — вместе с раскрывшимся на волне вдохновения дарованием в мистере Филдсе пробудились дремавшие амбиции, включая финансовые…
Филдс бросает иллюстрации и с головой уходит в живопись.
На пике творческого и карьерного взлёта (то бишь в самом конце 70-х годов XIX века), всё ещё пребывая в статусе социального реалиста, наш герой постепенно переквалифицируется в портретиста. И принимается писать образы вельмож и чиновников, аристократов и нуворишей, отводя социально-ориентированным жанровым полотнам второй план своей творческой деятельности. Отныне знаковые персонажи картин Люка Филдса — те самые сливки общества, которые он так страстно (даром что заочно) критиковал в 60-е. Обласканный высшим светом и заслуживший его овации за портреты членов королевской семьи (сказать по чести — одни из лучших в то время), он получает рыцарское звание. И неофициальный статус придворного живописца.
Воистину, Судьба обожает иронию. А самым коварным из своих орудий справедливо числит «медные трубы». Тот, кто в молодости призывал ценить золото волос красавицы-крестьянки превыше золотых украшений надменной дворянки, забыл дорогу в бедные кварталы лондонского Ист-сайда. Герой нашего рассказа мог бы войти в Историю как настоящий провозвестник эры перемен. Но предпочёл остаться артефактом уходящего века нобилитета.
Ловкий рыцарь в доспехах из былых заслуг, он перехитрил сам себя. И потому редкий искусствовед сегодня припомнит имя сэра Сэмуэля Люка Филдса.