Бабье лето 99-го. Рабочий полдень. Сижу на лавочке, курю беломор, пью пиво и параллельно рассматриваю три близлежащих пятиэтажки, пытаясь понять, какая из них мне нужна.
Мимо топает бомж, в руках два пакета. Тормозит рядом:
– Дай папироску, у тебя штаны в полоску!
– Дома висят!
– ???
– Штаны в полоску, ‒ поясняю тому, ‒ дома висят. В шкафу. За четыре года лишь раз надевал, когда генерал нежданно нагрянул. Полоски же – лампасами называется.
Тот:
– А-а-а… Ну, ничего-ничего, менты тоже – люди!
Улыбаюсь:
– Согласен. Такие же как бомжи.
Протягиваю пачку «Беломора»:
– Закуривай! Пачку можешь себе оставить, у меня ещё одна есть.
– Вообще-то я хотел попросить пару глотков пива оставить.
– Не удивлён. Да и что ещё вы, господа бомжи, просить можете? Только покурить да бухнуть. И пока под забором не околеете. Так?
– Увы! Две зимы кое-как пережил, а эту, чую, не вынесу.
– На, хлебай!
– Не, оставь сколько не жалко. У меня – туберкулёз.
– Твой туберкулёз меня никаким макаром не касается. Как и прочая зараза ваша. Да и не брезгливый я. При том что чистоту сильно уважаю. И не только наружную. Пей не комплексуя! И мне оставь!
Тот поставил пакеты, присел рядом и маханул в три глотка треть бутылки.
Протягивает мне.
Ну и я маханул в три глотка оставшуюся треть.
– Хорошо сидим!
Достаю из дипломата ещё одну. Открываю.
– На!
Тот отпил, уже не так жадно. Протягивает мне:
– Охотишься?
– Размышляю!
– Как стать богатым и успешным?
– Не, богатым боюсь быть. Сопьюсь ведь нахрен и закончу хреново. Как Мартин Иден, например.
– У-у, Джеком Лондоном пачкался!
– Было дело в юности ранней.
– Писателем мечтал быть?
– И в мыслях не было. Хотел в земле ковыряться, города старые раскапывать. Ан, приходится в людском отребье копаться.
– Сам подался или судьба зашвырнула?
– Второе. И что удивительно, куда надо зашвырнула.
– Счастливый!
– Не отрекаюсь!
– Вообще-то ‒ странно, мент и в рабочее время пиво пьёт…
– Я не мент, а опер. Мне можно. Под пиво голова лучше соображает куда ноги направить. Чтоб очередного глухаря поднять.
– И кто в этот раз нам спокойно жить не даёт? Если не секрет, конечно.
– Не секрет. Слева от нас детский садик. Прямо – три дома. В одном из них, по моему разумению, обитает педофил, который вчера и накануне подходил к забору садика, расстёгивал ширинку, доставал хрень свою и онанировал. Дрочил то есть. На детей. Воспитательницы начинали блажить на всю улицу и тот убегал. Видимо в один из этих домов. Вот и пытаюсь понять, в каком из них он обитает. Чтоб нагрянуть нежданно и провести профбеседу. О недопустимости антисоциального поведения в общественном месте. Тем более у детского садика. При том, что заявление заведующая садиком не стала подавать. Постыдилась. Так работаю, по устной просьбе персонала и начальства. Что с точки зрения закона ‒ противозаконно. Зато нормально с точки зрения совести и поддержания чистоты в окружающем мире.
– Н-да, парадокс. Как искать будешь?
– Логика подсказывает, что живёт он не в новых пятиэтажках, а в старой хрущобе. И чуйка с той не спорит.
– Очень интересно, почему в хрущобе?
– Тут расклад такой. Педофилу на вид за пятьдесят. До сего времени ничего подобного в городе не случалось. А тут – на тебе, два раза за рабочую неделю. Значит либо посторонний, либо свой, но долгое время отсутствовавший в городе. В тюрьме, например, сидел. Последнее – более всего вероятно. Жены видимо нет, вот хернёй и страдает. Родители же скорее всего есть. И очень старые. Откуда и вывод – педофил обитает в хрущобе, с родителями, с момента постройки дома.
– Там шесть парадных, в какую пойдёшь?
– У бабушек на скамейке узнаю где управдом живёт, у которой и поинтересуюсь насчёт нового жильца. Или того, кто только-только освободился из тюрьмы. Думаю, та подскажет.
– Суко, красиво! В девятку! С женой лишь промазал. Та у педофила есть. Я знаю его. Он на той неделе освободился. Пили на днях вместе. Так что к управдому можешь не ходить. Живёт он в крайней парадной на третьем этаже, квартира прямо.
– Пили вместе и тут же сдаёшь?
– Так я ж не знал, что он тут вытворяет. За такое убивать нужно!
– Согласен. Потому лишь два пива взял. Чтоб не переборщить. Ну, будь жив! И чист! Будешь чистым – и эту зиму переживёшь!
– И ты будь чистым! Будешь чистым – всю хрень переживёшь!
Смеёмся. Жмём руки. И расходимся, как в море корабли.
Через пару минут звоню в указанную бомжом квартиру. Дверь открывается без вопроса «Кто там?». Осматриваю хозяина квартиры. Тот самый, из описания воспитательниц. Руки в наколках. Молча вхожу. Закрываю дверь. Ставлю дипломат на пол. Протягиваю руку, беру педофила за грудки рубахи и уперевшись кулаком в кадык приподнимаю от пола. Молча.
– А-а о-о-э-э э-э у-у! ‒ сипит тот.
– Чётче!
– Я больше не буду!
– Почему я должен тебе верить?
Кивает глазами в сторону комнаты.
Разжимаю кулак. Делаю пару шагов, заглядываю в комнату. Вижу кровать, на ней женщину в годах; лежит, смотри на меня и не видит.
Поворачиваюсь к педофилу и вопросительно смотрю на него.
Тот:
– Я только-только с зоны откинулся, из-за неё. Это – жена. Её парализовало месяц назад. Родни, кроме меня, никакой. О параличе из собеса сообщили на зону. Вот меня по УДО и выпустили. Приезжаю, а она уже ‒ «овощ», ‒ вздыхает, ‒ Ухаживаю только… А я бабы семь лет не знал. Ну и согрешил. Больше не буду… Клянусь!
– Зарекалась свинья дерьмо жрать!
Смотрю внимательно в глаза.
– Памятью предков клянусь!!!
Блин, под дых…
– Хрен с тобой! Но имей в виду, обманешь – кадык вырву!
Вышел не прощаясь.
Спускаюсь.
Думаю:
– Фигасе я зверь, «кадык вырву…».
И тут вдруг мысль, откуда-то со всех пяти сторон сразу: «Вырвешь-вырвешь». Дочь-то в тот самый садик ходила.
А из-за окна, с куста сирени:
– Бу-бу-бу-бу-бу…
***
Публикация:
