В Москве Шершиевичи водворились в бельэтаже нового большого особняка на Кузнецком, который сняли на весь сезон. Квартира была обставлена с парижским шиком, и, обходя покои, Ляля уже предвкушала приёмы, которые будет здесь устраивать.
Но кто, кроме компаньонов мужа, сможет это оценить? Она вспомнила своих старых московских знакомых и задумалась: кто из них будет уместен в этой гостиной? Пожалуй, разве что Наташа Семиярцева, ныне Наталья Самсоновна Фихтер, сменившая скромную купеческую фамилию на титул баронессы. Вспомнив Наташу, Ляля вспомнила и Яворского — и улыбнулась: ей показалась забавной мысль пригласить стареющего ловеласа в общество людей, для которых он что-то вроде безобидного трубадура. К тому же в этом соседстве бывшего любовника и нынешнего мужа было что-то пикантное и дерзкое, привкус опасности и риска. Не то чтобы она боялась со стороны Яворского какой-нибудь эскапады, нет: теперь она знала, что он трус — скорее, ей самой хотелось подразнить своего соблазнителя.
Когда обосновались на новом месте, после ужина, Ляля отправилась в будуар и написала Наташе: «Дорогая баронесса! Памятуя о нашей старой дружбе, буду рада видеть Вас у себя по адресу… Ваша Елена Шершиевич, урождённая Тугарина».
Наташа приехала на другой же день и с порога гостиной воскликнула:
— Лялечка, душа моя, как славно-то! И к чему эти поклоны, «дорогая баронесса» и прочее? Мы же подруги!
Они расцеловались, отпрянули и, держась за руки, принялись жадно разглядывать одна другую. Наташа и раньше не была худышкой, настоящая русская красавица с румянцем во всю щёку и пшеничной косой. Замужество только придало ей недостающего лоска, стало достойной оправой её своеобычной красоты.
— Хороша! Ах, как хороша! Царственно! — восклицала она, глядя на Лялю. — Я слышала, у тебя дочь? Представишь меня мужу?
— Конечно, милая! Да, девочка, Аглая, мы её Глашей зовём. С мамой осталась, в Алпатьеве. А у тебя?
— Первый сынок, Митенька, а к весне, Бог даст, и второй будет!
— О-о! Так ты… присядь!
— Ах, пόлно тебе! Я отлично ношу, даже утренней дурноты не бывает. Маман говорит: как дворовая девка! — и она заразительно расхохоталась.
Они проговорили до самого ужина, и если бы не нужда ехать на какой-то вечер, куда Наташа была приглашена вместе с мужем, то осталась бы и на ужин. В разговоре сама собой всплыла фамилия Яворского, Ляле даже спрашивать не пришлось. Наташа давно уже утратила все иллюзии по поводу своего крёстного и выложила подруге всю его подноготную. Именитый литератор оказался замешан в анекдот весьма скандального свойства, спутавшись одновременно с матерью и дочерью одного важного лица. Мамаша, подозревая своего аманта в неверности, явилась к нему в неурочный час и столкнулась в дверях с собственной выходящей дочерью, барышней на выданье. Теперь они не разговаривают, а незадачливый отец семейства никак не возьмёт в толк, какая муха укусила его домашних. Разумеется, обе дали кавалеру отставку, но история стала известна, как водится, через прислугу. Когда отсмеялись, Наташа глянула исподлобья на подругу.
— Лялечка, дело прошлое и быльём поросло, но у тебя ведь с ним тоже что-то было? Можешь не говорить…
Ляля только вздохнула и уставилась за окно, где начался редкий, крупными хлопьями, первый снег.
— Я так и знала, — вздохнула следом Наташа. — Он тот ещё гусь. Если бы не остерегался папеньки, то и за мной бы приволокнуться не постыдился… Но ты молодчина, славно его осадила! Я читала твои рецензии.
Ляля встрепенулась и ахнула:
— А ты откуда знаешь?!
— Бобриков проговорился.
— Во-от оно что! — Ляля нахмурилась. — Ну, раз проговорился тебе, то и сам Алексей Дмитрич, пожалуй, уже знает.
— А тебе что с этого? Пускай знает! Ты, может быть, единственная, кто дал ему отпор!
Ляля хохотнула.
— Видишь ли… Была у меня шальная мысль пригласить его в гости.
— Так пригласи! Не пойман — не вор, мало ли кто что говорит… Только тогда и меня заодно, я хочу на это посмотреть! — Она помолчала, обдумывая какую-то мысль. — А твой муж… Он об этом что-нибудь знает?
— Паша? Да, в общем… Если ты интересуешься, как он на это смотрит — вот те крест, не знаю! Но Паша… Он особенный. Никогда нельзя понять, что у него на уме. Одно знаю — он меня любит и никогда не причинит мне боль. Во всяком случае, я на это надеюсь.
Ляля задумалась. Подумать только, она знает Павла всего лишь год, а кажется, что прошла целая жизнь! Но и жизни будет мало, чтобы его понять, решила она. Нет, он не был «сложным» человеком — напротив, с ним было очень легко и покойно. Однако за этим его улыбчивым спокойствием, подозревала она, скрывался ум глубокий и требовательный, во всём доходящий до сути. Подчас он удивлял её неожиданными наблюдениями или выводами, и бывало так, что то, что казалось ей запутанным и неразрешимым, выходило в его пересказе простым и ясным. А бывало и наоборот…
Молчала и Наташа. Мягкосердечная и отзывчивая, она с грустью думала о том, как, должно быть, несладко пришлось её подруге и что она должна была пережить, скрывая свою страсть и своё разбитое сердце. Ей мучительно хотелось спросить, любит ли она ещё Яворского или давно забыла и полюбила своего мужа, этого загадочного Павла? Но она боялась ворошить прошлое и меньше всего хотела причинить подруге огорчение.
Вскоре она откланялась, а Ляля осталась строить планы и составлять список гостей.
В. К. Стебницкий
***
Публикация:
