Лушка была самая маленькая в классе. Не по возрасту, по росту. Маленькая, худая, будто не восьмого, а пятого класса ученица.
Училась она средне – тройки, четверки. Бывали пятерки, но редко. Все это – рост, худобу, отметки – мать Лушки объясняла едой.
– Еда у нас неважная, – говорила она, – да и пока ты ложку возьмешь, Юрка уже кастрюлю выскребает.
Юрка, Лушкин брат, на три года моложе, находился в самом жористом возрасте. В двенадцать лет самостоятельные мальчишки, которые гоняют во дворе все свободное время, всегда просят добавки.
Пора уже сказать, что Лушка вовсе не Лукерья, а Лукьянова Вера, ученица восьмого «В» класса, прозванная Лушкой. Ласковое это имя говорило о том, что в классе ее любят. И было за что: Лушка хороший товарищ, охотно придет на помощь, редко откажет в просьбе, отчего достается ей дежурить не в очередь, выполнять поручения учителей и давать взаймы на неопределенное время двадцать копеек, выданные мамой на завтрак.
Сверх отзывчивости и доброты было в Лушке еще одно привлекательное свойство – она была похожа на знаменитую гимнастку Олю Корбут. Лушка об этом знала и любила причесываться на две косички – сходство увеличивалось.
Была весна, кончался учебный год.
Все обсуждали летние планы, классные модницы – летние платья. А несколько человек со школой прощались: уходили в ПТУ на техучебу. Лушка тоже уходила – работать. Она сама выбрала себе дело, к которому давно присмотрелась, – продавцом в магазин электротоваров «Свет». На полгода надо было идти в ученицы, получать маленькую стипендию. К этому она тоже была готова.
Ещё зимой, проходя мимо стеклянных стен магазина, всматриваясь в его сияющее, блесткое нутро, любуясь нарядными люстрами, светящимися абажурами, никелированными приборами, белыми кубиками холодильников, она поняла, что ей хочется двигаться среди этих вещей, и не просто двигаться и глядеть, но двигаться, трогать, владеть ими.
А в витрине стояла доска, на которой было написано, что принимаются на работу ученики-продавцы с образованием не ниже восьми классов, в возрасте не менее пятнадцати лет.
С этих зимних дней, когда Лушка разглядывала магазин, она привыкла думать о нём. Сначала как о возможной работе, а потом как о работе желанной.
Укрепляло её в этом решении также чувство, что работать ей необходимо.
Она видела: матери трудно растить их двоих – кормить, одевать. Много лет работала мать в химчистке, в цехе, но года три назад нашли у нее хронический бронхит и работать с химикатами запретили. Она перешла в приемщицы, заработок её снизился, а здоровье не восстанавливалось. Отец несколько лет назад ушел от них, завел другую семью, он помогал, но деньги были небольшие, у него росли уже другие дети, им тоже надо было.
Когда Лушка сказала матери, что учиться больше не хочет, пойдет работать, мать расстроилась. Ей хотелось, чтобы дочь стала инженером, учительницей, врачом. Лушка утешала мать, говорила, что всё равно не пройдет по конкурсу и только напрасно потеряет два года. Мать сокрушалась: у дочери тоже не будет хорошей специальности, больших заработков и будет она жить скудно и трудно.
Чтобы успокоить мать, выиграть в споре, Лушка сказала:
– Мам, неужели все на свете должны кончать институты? Есть же люди, неспособные к высшему образованию. Вот я как раз такая.
Мать замолчала растерянно и подумала: «Не знаю уж, как там способности, а силенок у неё в самом деле может не хватить».
Но мать ошибалась. Лушка, хоть и была худенькая, силу имела. И в руках, и в душе.
Навести подробные справки в магазине «Свет» Лушка подговорила свою подружку Катю Ефимчук. Рослая, крепкая Катя соответствовала прозвищу Ефим, данному ей в классе, и казалась парнишкой в девичьем платье. Ефим сходила к директорше, узнала, какая работа ждет ученика на продавца, и стала отговаривать Лушку.
– Уж если нельзя иначе, лучше идти в промтоварный на легкие предметы – шляпы, платья или сумки. А в этих электротоварах одно железо. Где тебе с железом справиться…
Но Лушку звал светлый и легкий облик магазина, и она не могла даже представить, о каком там железе толкует Ефим.
Однако кое-какие выводы из рассказа подружки Лушка сделала. Когда пришло время отдать заявление и оформляться, она тщательно обдумала внешность кандидата в ученики, будущего продавца электротоваров. И, обдумав, сделала вот что: надела две пары колготок, Юркину бумазейную рубаху, а затем уже натянула юбку и шерстяную кофточку. Рукава от Юркиной рубашки сбились к плечам, образуя желанную ширину, а юбка тесно облегала бока. Лушка разглядела себя в зеркало и сказала со вздохом:
– Ну что – сорок восьмой размер, может, и есть…
Волосы она начесала и сделала прическу не слишком высокую, но все же пышную, сантиметра два в росте она ей прибавила. Надела ещё мамины туфли на каблуках, напихав в носы ваты, – еще два сантиметра. Потом Лушка тщательно, не торопясь, оглядела себя в зеркало.
Она хотела выглядеть солиднее, однако людей пугать незачем.
Сыграла ли свою роль костюмированная затея, или в магазине сильно не хватало продавцов, а также учеников, но Лушку приняли, не подвергнув критическому рассмотрению. Через месяц, как только кончится учебный год в школе, должна она приступить к работе.
Восьмой «В» провожал товарищей, уходивших в ПТУ. Лушка тоже провожала их. Её не провожали – официально нет. Директор школы – дородная красивая женщина с властным лицом – в своей прощальной и напутственной речи обращалась только к будущим технарям. Не вспомнил о Вере Лукьяновой и секретарь комсомольской организации.
Он в своем выступлении развил мысль о талантах – сказал, что бывают таланты, подобные фейерверку, яркие, внезапные, но есть и другие – скромные, неброские, но для общества не менее важные, и к ним относятся те, кто сможет творчески овладеть техникой, ибо техника растет, усложняется, требует притока новых сил на производство.
Лушка слушала и жалела, что у нее нет таланта никакого. Правда, ей казалось, что у ребят, которых провожал класс, тоже нет талантов. И она смотрела на тех, чьи таланты были бесспорны: Витю Стрелецкого – первого в классе математика, переходившего в специальную школу, Веронику Флерович – лучшую в школе поэтессу, Ваню Лопухова, искрометного комика, первого актера школьного драмкружка.
Ваню она знала лучше других – она тоже была в драмкружке, но как-то доставалось ей больше работать за сценой, а если выходить, то в самых маленьких ролях, на несколько реплик.
«С талантом жить, конечно, гораздо интереснее, – думала Лушка, – но легче ли? – И отвечала сама себе: – Нет, не легче, пожалуй, даже труднее».
И вдруг Лушка услышала свое имя. Вспомнила о ней классная руководительница.
Она сказала, что ей, им всем, классу, очень будет не хватать Лушки, Верочки Лукьяновой – доброго, теплого человека, хорошего товарища. Тут все повернулись к Лушке, захлопали в ладоши, закричали разное: «Лушка, ты нас не забывай!», «Счастливо тебе, Луша!», «Мы тебя любим!»
У Лушки даже горло сжалось, так она была растрогана.
А через день наступила новая жизнь – Лушка пошла на работу. И сразу же начались разочарования. Новые товарки встретили ее неплохо, но твердо давали почувствовать: они продавщицы, она всего только ученица. Они взрослые, она девчонка. А все то, на что Лушка любовалась когда-то сквозь витринные стекла, весь этот блестящий и сияющий мир нисколько не принадлежал ей.
Основную часть дня проводила она в подсобных помещениях, распаковывая коробки, разбирая всякую электромелочь, которую надо было, пересчитав поштучно, разнести и уложить на стеллажах в отделе самообслуживания. И не сбиться со счета, не перепутать «вилки штепсельные одинарные» с «вилками штепсельными тройными». Также надо было не рассыпать, не перемешать металлические и пластмассовые детальки, не дать запутаться шнурам удлинителей, не смотать провода разных сечений, не приклеиться к изоляционной ленте. Много чего надо было избежать и не допускать.
Лушке хотелось постичь суть дела, понять, что для чего, но никто не торопился ей это разъяснить. Продавщицы бодро покрикивали: «Лукьянова, принеси», «Лукьянова, достань», «Возьми тряпку, протри». И Лушке при том, что была она очень занята, от этой работы хотелось спать. Продавщицы, заметила Лушка, сами не очень-то разбирались в назначении деталей, в связи их между собой. Похоже, не интересовало их это.
Видела Лушка, как мается пожилая покупательница, объясняя, даже руками показывая, что ей нужно «такое кольцо, что навинчивается на патрон сверху… ну, под абажур», а продавщица Рита Коврова, сощурив глаза, пожимает плечами: «Вы руками не вертите, а скажите, как это называется!»
Вот и это тоже царапает Лушкину душу: как они разговаривают с покупателями, как держатся с ними!
Эх, если бы Лушке дали стать за прилавок, разве она была бы такой холодно-отчужденной, как старшая продавщица Ксения Ивановна, или такой брюзгливо-надменной, как красивая Лариса? Нет! Она бы непременно п р и н и м а л а у ч а с т и е в п о к у п к е. Такими словами определила Лушка для себя самую главную задачу продавца.
Лушке мало доставалось покупать. Но она знала, какое это удовольствие – приобрести новую вещь. Присматриваться, выбирать, потом унести покупку домой. Она очень живо представляла, как покупатель рассматривает дома новую лампу или электрочайник, ищет для новой вещи место, а поставив, отойдет полюбоваться еще раз. Лушка радовалась тому, что она сможет доставлять людям удовольствие, и ей хотелось, очень хотелось поскорей начать продавать. Она была уверена, что у нее это получится лучше, чем у других, именно потому, что она бы участвовала в покупке, а не стояла столбом, глядя мимо покупателя вдаль.
Но продавать ей, увы, не давали. Даже электромелочи. Иногда потихоньку, если она видела, что покупатель растерялся, не находит нужное, она указывала, где лежит такой товар. Рита Коврова и вторая продавщица отдела Алла Сотина любили поговорить и не замечали Лушкиной «самодеятельности», а может, делали вид, что не замечают.
И все ж, несмотря на разочарования, Лушка в «Свете» прижилась.
Относились к ней хорошо: ценили в ней безотказность и некапризность. Её всегда можно было отправить за едой в булочную и молочную, поставить на улице в дождь или в жару следить за разгрузкой, запросто отогнать от себя во время оживленной беседы о сердечных делах.
Время шло, уже немного оставалось до конца ученичества, и Лушке дали читать брошюрки по делу и пачку инструкций с описанием приборов и их применения.
Инструкции изучать было особенно трудно – они были написаны то ли иностранцами, то ли канцеляристами позапрошлого века.
«Перед включением в сеть вилки штепселя утюга проверьте состояние регулирующего устройства, установив на шкале нужную степень нагрева прибора…» – читала Лушка, водя пальцем по тесным строчкам. «Литература» эта – так называла все пособия заведующая – казалась Лушке дремучей зарослью. И продраться трудно, и в дрёму клонит.
Но как раз в день, когда Лушка совсем изнемогла от чтения «литературы», пришла неожиданная передышка. Лушку поставили за прилавок в отдел настольных ламп, торшеров и абажуров. Не вышла на работу Лариса: ночью увезли в больницу – острый аппендицит.
Лушка думала, что день, когда она впервые встретится с покупателем, будет для нее праздником. И приготовится она к этому дню как к празднику – приоденется, причешется по-особому. А получилось так, что за прилавок она вышла в темно-сером рабочем халате, слишком длинном, слишком широком, поэтому Лушка обертывала его вокруг себя и, запеленавшись так, подвязывалась шнурочком. Да ещё, как нарочно, в этот день были у неё заплетены две косички.
Первая покупательница, появившаяся в отделе, была полная женщина в фетровой шляпе, перетянутой на три яруса золотой тесьмой. Она не дала Лушке слова сказать, одну за другой пересмотрела все лампы, про каждую сказала что-нибудь плохое, потом повертела оранжевый абажур для торшера, по форме похожий на её шляпу, нашла его «уродским до ужаса» и ничего не купила.
Следующий был молодой мужчина с толстым портфелем, в меховой шапке козырёчком. Он долго, сосредоточенно раздумывал над венгерской лампой с подвижным абажуром, которую Лушка поворачивала перед ним и так и сяк, и, когда она уверилась совсем, что он её берет, вдруг передумал и быстро ушел.
Только с третьим покупателем смогла Лушка заняться так, как ей хотелось, как представлялось, когда она говорила свое «участвовать в покупке».
Этот покупатель – пожилой дядечка в шапке-ушанке – сначала походил перед прилавком, искоса поглядывая на лампы, на Лушку, потом сказал:
– Девочка, может, ты мне покажешь лампу?
Он не признал в ней продавца.
Этого покупателя Лушка успела спросить, какая именно лампа нужна ему – для гостиной или для кабинета?
– Для кабинета? – переспросил дядечка и засмеялся.
– Ну да, я хотела сказать – для письменного стола, для работы.
– А разве не всё равно – для гостиной или для кабинета?
– Нет, не все равно, – Лушка обрадовалась, что её слушают, и стала пояснять: – Для гостиной нужна нарядная высокая лампа, её ставят обычно на середину стола. Лампа для работы должна давать направленный свет, а подвижной абажур…
– Да, да, мне надо такую – для работы.
Покупатель повозил по прилавку венгерскую лампу.
– Вот только цвет у нее какой-то… унылый.
– Вам не нравится серый? Есть ещё цвет топленого молока. А какие обои у вас в комнате?
– Обои? – Дядечка посмотрел на Лушку с любопытством. – Вот как, и обои, значит, имеют значение?
– А как же – цвет обоев, обивка мебели должны гармонировать с цветом абажуров…
Лушка торопилась выложить познания, почерпнутые из книги «Интерьер – цвет и форма». Книгу эту она увидела в районной библиотеке на стенде, взяла и прочитала, сделав выписки в тетрадку. Всё, что она узнала, преломилось у неё под углом её специальности, – и лампа, люстра или торшер казались ей центром интерьера.
– Обои… обои… – Покупатель старался вспомнить, какие у него обои. – Что-то вроде зелёных. А на них ещё цветочки какие-то, будто коричневые… Вернее – шишечки…
– Тогда вам подойдет больше лампа цвета топленого молока. Подождите минутку, я сейчас принесу.
И Лушка побежала за лампой. Дядечка улыбался, глядя ей вслед.
Лушка принесла коробку, быстро открыла и вынула светлую лампу теплого, чуть розоватого, тона. Такой же формы, как серая, выглядела она гораздо наряднее. Дядечке понравилась лампа так, что он даже языком прищелкнул.
– Большое спасибо вам, – обратился он к Лушке уже почтительно. – Знаете, девушка, я этот день на календаре отмечу – первый раз встречаю такого продавца, как вы.
Получив из рук Лушки перевязанную коробку, покупатель поблагодарил Лушку ещё раз, а дойдя до двери, обернулся и помахал ей рукой.
Лушка улыбнулась.
Алла и Рита переглянулись – «Лукьянова дядьку закадрила!» – и рассмеялись: так это было забавно, так не подходило к Лушке. Она и сама засмеялась, догадавшись, о чём они говорят.
А дядечка в меховой ушанке сел в трамвай, поставил коробку с лампой на колени, долго улыбался и даже сказал вполголоса: «Ах ты, Дюймовочка».
Но старший продавец Ксения Ивановна сделала Лушке замечание:
– Сначала надо продавать серые лампы, когда продадим, тогда уже выбросим светлые. Их-то сразу расхватывают.
Лушка не могла понять, в чём смысл такой очередности, и промолчала.
Через неделю она стала уже официально продавцом.
Приближался Новый год, прибавлялось покупателей, дел было много. Лушке приходилось работать посменно – то в самообслуживании, то в ламповом.
Однажды под вечер, когда было особенно много народа и Лушка завертелась, показывая настольные лампы, зажигая лампы, висевшие на стенде, включая маленькие ночники в форме совы, зайца, цветных тюльпанов или старой керосиновой лампёшки, окликнула её Рита и показала глазами в сторону холодильников. Лушка взглянула туда и увидела своего первого покупателя – дядечку в меховой ушанке. Он стоял и смотрел на неё.
Лушка не придала этому никакого значения. Это когда делать нечего, можно пошутить, поболтать, придумать какую-нибудь ерунду. Дядечка, вероятно, пришел посмотреть холодильник. К Новому году все стремятся приобрести в дом что-нибудь хорошее.
А в самых первых днях января дядечка появился вновь. В притихшем и опустевшем теперь магазине стало очевидным – он пришел посмотреть на Лушку.
И правда: постоял, посмотрел на неё внимательно и ушёл.
Тут уж девчонки позабавились всласть: «Верочка наша кавалером обзавелась!», «Поклонничек твой притащился», «Жди – скоро предложение сделает», «Год рождения не забудь спросить…»
Лушка отмахивалась от них как от мух – вначале спокойно, потом сердито.
Когда же он пришел еще раз, никто уж не смеялся, все стали возмущаться: «Нашел себе пару», «Стоит и смотрит – ишь вытаращился», «Да ну, псих какой-то…»
А он опять постоял-постоял, не сказал ни слова и ушёл. Ксения Ивановна пообещала: «Вот придет ещё раз, я с ним поговорю с глазу на глаз. Тоже мне… старый гриб».
Может, применительно к Лушке дядечку можно было назвать так, но если примериться к старшей продавщице, то никакой он не гриб. Лушка даже обиделась за него – ничего плохого о нём она не думала, хотя понять, в чём тут дело, не могла.
Новый год принес магазину премию: перевыполнили план продажи холодильников и ламп. Но Лушку Новый год не одарил ничем. Наоборот – огорчил.
Было общее собрание по итогам минувшего года, проводила его директор магазина, очень похожая на школьную директрису, если бы не брошь, серьги и кольца.
Присутствовал представитель торга – гладкий мужчина с розовой лысиной. Когда заговорили о высоких выручках за лампы, Лушка слегка зарделась – ждала, что сейчас похвалят и её работу. Но о ней промолчали, а как стали говорить о недостатках – вспомнили. Старшая продавщица сказала, что ученица Лукьянова Вера в общем старательная, отличается «чрезмерной разговорчивостью с покупателями, что тормозит процесс продажи».
Лушка попыталась защищаться – она же даёт совет, помогает выбрать вещь…
– Советовать ты еще мала, – перебила её рассудительная Лариса, – послушай лучше старших. А вкусы у людей разные, знаешь пословицу: «На вкус и цвет товарищей нет»?
– Действительно, – отозвалась директорша, – наша задача продать товар, выполнить план, а не воспитывать вкусы. Тем более что в возрасте Лукьяновой метить в воспитатели не положено.
– А вы прикрепите её к отделу самообслуживания, – посоветовал представитель торга, – там не придется читать лекции о хорошем вкусе: штепсель – он и есть штепсель, а выключатель – выключатель…
И представитель заколыхался в ровном пыхтящем смехе, довольный своей находчивостью и остроумием.
Лушка заморгала глазами, пересиливая слезы, – так ей было обидно. И говорили-то о ней, будто её не было, будто стул пустой стоял перед ними.
На следующий день Лушку поставили в отдел электромелочей, а Риту взяли к Ларисе в ламповый.
Лушка загрустила.
Всё, что было для неё радостного в работе продавца, представляло интерес и смысл, было потеряно. «Штепсель – он и есть штепсель», – вспоминала она со вздохом, когда покупатели ворчали, что в продаже нет светлых розеток – одни чёрные.
Однажды, когда Лушка печально смотрела через витрину на прохожих в сетке мелкого февральского снега, в магазин вошёл первый её покупатель.
«Лушкин поклонник» постоял у холодильников, растерянно глядя на лампы и не находя Лушки на месте, затем повел глазами по магазину, нашёл Лушку, довольно хмыкнул и быстро пошёл прямо к ней.
– Можно вас на минутку? У меня к вам дело.
Лушка сказала напарнице: «Я сейчас» – и пошла со своим посетителем в сторонку.
– Ты смотри, ты смотри, – зашушукались Рита и Лариса. – Гриб-то расхрабрился. Неужели пригласит куда-нибудь? Сейчас Ксения ему врежет…
А Ксения Ивановна уже наливалась враждой, которая, разгораясь, двигала её по направлению к «грибу».
Но она не успела дойти до Лушки и её визитера, как он быстро пересёк зал и скрылся за дверью с надписью «Директор». Через пять минут он вышел очень довольный, подошел к Лушке и сказал:
– Все в порядке. Часа на два вас подменят, а после перерыва вернетесь. Одевайтесь быстренько…
– Неужели она пойдет с этим типом? – Лариса поджала губы.
– Куда же он её позвал? – недоумевала Рита.
– Да куда бы ни позвал, я бы ни за что не пошла! – возмущалась Алла.
Ой, как им не терпелось узнать, куда это устремилась Лушка бодрой походкой и с такой веселой мордочкой?
И правда – куда?!
Вернулась Лушка как раз к концу перерыва – голодная, с куском булки в руках, но веселая.
Помолчала немного, а потом не выдержала, сообщила, что переходит на работу в большой новый магазин культтоваров в отдел игрушек. Директор этого магазина – «дядечка» – пригласил её на работу, а директорша «Света» не против, отпускает. Как всё произошло, Лушка не рассказала.
А произошло это так.
Он повёз её на выставку игрушек, а оттуда в «свой» магазин, который должен открыться ко Дню 8 Марта.
«Пока не посмотрим выставку, – сказал он, – ни о чем говорить не будем». А там, на месте, предложил ей работать и представился: «Павел Иванович Медведь». Тут же добавил: «Такая у меня фамилия», и признался, что «раньше работал в другой отрасли». Лушка хотела спросить, какой (из вежливости), и не успела… «Только не медведем, – добавил Павел Иванович, – не дрессированным в цирке…»
– Значит, будешь торговать зайчиками и кошечками? – спросила Рита.
– И кошечками, и собачками, и мячиками, и куклами… – весело выпалила Лушка.
– И мишками, – добавила Алла.
– О! – Лушка вдруг округлила глаза, засмеялась: – Ну да, и мишками тоже.
– А что, девочки, это совсем неплохо…
Девушки принялись обсуждать, какая торговля лучше. Но Лушка их уже не слушала. Она мысленно расставляла свой новый товар на стеллажах, на подиуме – возвышении, встроенном в пол посередине большого зала.
Она обдумывала, как встретит первых покупателей. Особенно её волновала встреча с малышами. «Надо будет расставить в зале низенькие столики и стульчики, а на столики поставить игрушки. Раз это самообслуживание, ребята смогут потрогать и даже немного поиграть с ними, выбирая…»
Поздно вечером Павел Иванович Медведь, сидя дома под лампой молочного цвета, разбирал бумаги – счета оформителей, заявления новых сотрудников, накладные на получение товара. Рабочего дня ему не хватало, много было дел, до открытия магазина оставалось двадцать дней, а надо ещё получать товар, оформлять витрины, расставить продавцов и дать каждому возможность устроиться на своем месте. Медведь радовался, что удачно подобрал основные кадры. Долго он их искал, тщательно присматривался, прислушивался, оценивая.
«А девчушка эта, Дюймовочка, лучшая моя находка, – думал Медведь, – она безусловно талант».
Он представлял Лушку среди детей, у полок с игрушками, слышал её быстрый ласковый говорок, видел большие ясные глаза, полные доброго внимания, горячего желания помочь в покупке.
Лушка в это время уже спала.
Ей снился забавный путаный сон. Она усаживала в разноцветные абажуры кукол, плюшевых мишек и зайцев. Абажуры вертелись наподобие каруселей, но не сами – Лушка должна была их подкручивать, ей приходилось бегать от одного к другому и в то же время надо было выписывать чеки. Покупателей было много, все хотели купить по абажуру с игрушками. Лушка бегала между вертящимися абажурами и не просто бегала, а скользила, выделывая ногами разные выкрутасы, похожие на фигурное катание. Ей было весело, немного щекотно, смешно.
Но вдруг она увидела среди пестрой суеты представителя торга, того самого – с розовой лысиной. Он махал толстыми руками крест-накрест, как бы запрещая, останавливая движение. Абажуры, колыхаясь, замирали, а Розовая Лысина надувался тупой важностью и произносил значительно, твердо: «Торговля есть торговля…»
1977
Советская проза.
Публикация:
