Иногда бывает, что ученым во сне приходит решение какой-то сложной задачи. Менделееву приснилась периодическая таблица химических элементов, Кекуле увидел во сне змею, кусающую свой хвост и придумал идею бензольного кольца. Таких примеров на самом деле не так уж мало.
В мировой поэзии есть один схожий случай. Поэту приснилась великолепная поэма, и он даже сумел, проснувшись, ее записать. К сожалению, не всю целиком. Но и тот фрагмент, что уцелел, стал настоящим культурным явлением.
Дело происходило в 1797 году. Английский поэт Сэмюэль Кольридж отдыхал в сельском доме. Как и многие представители тогдашней аристократии, он периодически принимал опиум. Вот и в тот вечер, смешав себе настойку, Кольридж потягивал бокал и читал книгу британского историка, своего тезки Сэмюэля Пэрчеса, повествующую о монгольском владычестве над Китаем.
Речь там шла в первую очередь о хане Хубилае, внуке Чингисхана, который собственно и завершил завоевание этой страны. В английской традиции его имя передавалось как Кубла.
Примерно на середине бокала поэт ощутил, что глаза его совсем слипаются. Последняя строчка, которую он успел прочитать, звучала так: «Здесь хан Кубла приказал строить дворец…» А дальше Кольриджа накрыл сон.
Спустя три часа поэт проснулся и осознал, что видел во сне невероятно прекрасную, величественную поэму в триста строк. И самое поразительное — он все еще помнил ее!
Схватив перо, Кольридж начал лихорадочно набрасывать то, что до сих пор стояло у него перед глазами:
«В стране Ксанад благословенной
Дворец построил Кубла Хан,
Где Альф бежит, поток священный,
Сквозь мглу пещер гигантских, пенный.
Впадает в сонный океан…»
На 54-й строке в комнату вошел слуга и сообщил, что его хочет видеть человек из Порлока (это такое местечко в Англии). Раздосадованный поэт вышел из дома, но никого не увидел. Когда он вернулся в кабинет, то обнаружил, что совершенно забыл остальную часть поэмы.
«С немалым удивлением и досадой я обнаружил, что хотя смутно, но помню общие очертания моего видения, все прочее, кроме восьми или десяти отдельных строк, исчезло, как круги на поверхности реки от брошенного камня, и — увы! — восстановить их было невозможно», — так рассказывал об этом позже Кольридж.
Тот отрывок, который ему удалось записать, он прочитал нескольким своим друзьям. А друзья его ни много ни мало составляли весь цвет тогдашней английской литературы. Сам Кольридж, кстати, тоже был звездой первой величины на тогдашнем поэтическом небосклоне.
Все, кто слышал начало загадочной поэмы, приходили в полный восторг. Байрон заявил, что это должно быть опубликовано, пусть даже в таком оборванном виде. Стихотворение ушло в печать под названием «Кубла-хан, или Видение во сне».
А дальше – началась слава. До сих пор «Кубла-хан» в английской литературе считается одним из самых гениальных текстов. Великий поэт Суинберн так отзывался об этих строках: «Спасенное от забвения было изумительнейшим образцом музыки английского языка».
Кстати, а выражение «человек из Порлока» до сих пор в ходу у англичан. Оно означает какое-то нежелательное вторжение.
В стране Ксанад благословенной дворец построил Кубла Хан
В стране Ксанад благословенной
Дворец построил Кубла Хан,
Где Альф бежит, поток священный,
Сквозь мглу пещер гигантских, пенный,
Впадает в сонный океан.
На десять миль оградой стен и башен
Оазис плодородный окружен,
Садами и ручьями он украшен.
В нем фимиам цветы струят сквозь сон,
И древний лес, роскошен и печален,
Блистает там воздушностью прогалин.
Но между кедров, полных тишиной,
Расщелина по склону ниспадала.
О, никогда под бледною луной
Так пышен не был тот уют лесной,
Где женщина о демоне рыдала.
Пленительное место! Из него,
В кипенье беспрерывного волненья,
Земля, как бы не в силах своего
Сдержать неумолимого мученья,
Роняла вниз обломки, точно звенья
Тяжелой цепи: между этих скал,
Где камень с камнем бешено плясал,
Рождалося внезапное теченье,
Поток священный быстро воды мчал,
И на пять миль, изгибами излучин,
Поток бежал, пронзив лесной туман,
И вдруг, как бы усилием замучен,
Сквозь мглу пещер, где мрак от влаги звучен,
В безжизненный впадал он океан.
И из пещер, где человек не мерял
Ни призрачный объем, ни глубину,
Рождались крики: вняв им, Кубла верил,
Что возвещают праотцы войну.
И тень чертогов наслажденья
Плыла по глади влажных сфер,
И стройный гул вставал от пенья,
И странно-слитен был размер
В напеве влаги и пещер.
Какое странное виденье —
Дворец любви и наслажденья
Меж вечных льдов и влажных сфер.
Стройно-звучные напевы
Раз услышал я во сне,
Абиссинской нежной девы,
Певшей в ясной тишине,
Под созвучья гуслей сонных,
Многопевных, многозвонных,
Ливших зов струны к струне.
О, когда б я вспомнил взоры
Девы, певшей мне во сне
О Горе святой Аборы,
Дух мой вспыхнул бы в огне,
Все возможно было б мне.
В полнозвучные размеры
Заключить тогда б я мог
Эти льдистые пещеры,
Этот солнечный чертог
Их все бы ясно увидали
Над зыбью, полной звонов, дали,
И крик пронесся б, как гроза:
Сюда, скорей сюда, глядите,
О, как горят его глаза!
Пред песнопевцем взор склоните,
И этой грезы слыша звон,
Сомкнемся тесным хороводом,
Затем что он воскормлен медом
И млеком рая напоен!
— Сэмюэль Тэйлор Кольридж, 1798
Публикация:
