В славном городе Санкт-Петербурге есть Крестовский остров, с имперских времён ещё застроенный сплошь особняками и дворцами Романовской фамилии. В одном из тех дворцов ныне располагается резиденция губернатора Санкт-Петербурга. А близлежащий к губернаторскому особняк до недавнего времени был позапущен-позаброшен. Хотя и не забыт властями.
В середине 2000-х в тот заброшенный особняк решено было перевести юр.адрес одной из российских монополий, располагавшейся в Москве (дабы Питер пополнял городскую казну за счёт налогов от той монополии). Тогда же и комиссию создали для передачи здания и прилегающего к нему парка с баланса на баланс. И день назначили.
А так в том особняке я и оказался, дабы осмотреть его, встретить комиссию и доложить ей о наличии\отсутствии имеющихся недостатков, типа, что из того, что ещё не украли или не сломали может работать. А вместе со мной и коллега мой был Борис Борисович. Водитель же, привезший нас, умотал по своим делам.
Мы с Борисычем неспешно и весьма внимательно осмотрели все два этажа строения. От подвала и до чердака. Параллельно подивившись прекрасной сохранности росписи романовских потолков и похаяв состояние комнатных стен, испытавших на себе неоднократное вмешательство советских дизайнеров, да при помощи масляной краски. Краска в неотапливаемых несколько лет помещениях вся исшелушилась и висела лопухами. В одной комнате я зачем-то дёрнул такой лопух масляной краски. И та оторвалась, вместе с куском штукатурки. Под отвалившейся советской штукатуркой возникла штукатурка имперская, с карандашной надписью на той: «Гоги Качилава 1882 годъ». “Абхазский гастарбайтер”, осмотрев надпись дружно резюмировали мы.
Впрочем Борисыч осмотром остался недоволен:
– Сволочи, даже ручки все потырили!
– И в цветмет сдали! ‒ согласился я
И тут звонит наш начальник с известием, что комиссия задержится на три часа, и чтоб мы, да под угрозой самых страшных кар, даже не вздумали по пивку тяпнуть.
Отвечаю тому стандартно, мол, мы с Борис Борисычем люди взрослые и серьёзные, мол, ерундой в рабочее время без прямого указания непосредственного начальства не занимаемся, мол, продержимся…
Ну и уселись на подоконнике, не зная чем себя занять.
И вдруг Борисыч спрашивает:
– Михалыч, а ты, случаем, рамками не владеешь?
Я выпучил глаза и стал немного на него похож. Почесав макушку отвечаю:
– Не знаю. Как-то в море один моряк спросил меня “Ты стричь умеешь”? А я пожал плечами и говорю: “Давай проверим”. И оказалось, что умею.
– Ну-у-у, сравнил ножницы и рамки!
– Боря! ‒ отвечаю тому, ‒ У меня на Камчатке дядька есть, который в 80-х среди ему подобных считался самым крутым экстрасенсом Дальнего Востока. Да с Камчаткой до кучи! Неофициально, ясень пень. А его бабку, то есть мою прабабку, деревенские исключительно шептуньей называли. Да и дочь моя ещё те корки мочит. Так что я и сам не знаю, что я умею, а чего нет. Вот.
– Здорово! ‒ повеселел Борисыч, ‒ Ну так давай клад найдём! Тут же Романовы жили!!!
– Брось! ‒ отвечаю, ‒ А то без нас сообразительных не было, да за сотню без малого лет. Всё уже давно найдено! Металлоискателями! До пуговицы!
– Таки да! ‒ улыбается Борисыч, ‒ А царский фарфор? А керамика и хрусталь их? Иль, думаешь, Романовы всю посуду свою с собой уволокли?
Я хмыкнул:
– Однако, логично; свои фамильные сервизы, да на сто персон, те, скорее всего, где-то тут же и прикопали. Как искать предлагаешь?
– Да рамками! Дядька ж, наверное, научил, как с ними работать?
– Точно, был как-то разговор. Рассказывал, как с рамками работал. А я, безбожник воинствующий, тогда лишь усмехался. Вот и забыл. А сейчас кое-что припоминаю. Ну, ищи проволоку какую-нибудь. Хотя, ты и сам видел, отсюда всё до гвоздя упёрли…
Впрочем последние слова я произнёс уже сквозняку в дверях.
Сижу дальше, скучаю, в окно поглядываю и параллельно размышляю, как бы сам вышел из ситуации, в которую попали романовские обитатели особняка накануне их бегства из революционного Питера.
Потом слез с подоконника и пошёл перекурить по парку приусадебному. Дай-ка, думаю, попробую стать на место последних Романовых, тут клад прячущих и надеющихся вернуться. И без затруднений найти место клада. При помощи каких-нибудь стационарных ориентиров на местности. Типа шпилей храмов и тому подобного.
Ну и врубил в себе штурмана и опера одновременно. И побрёл по саду, выискивая такое место, где пересекались бы какие-либо створы из приметных питерских сооружений. И через несколько минут вышел на такое место, где ствОрились купола четырёх церквей. То есть, штурманским языком говоря, взял два пеленга и получил точку. Чётко между двумя вековыми дубами.
А тут и Борисыч появился, сияющий как прабабкин самовар, с мотком ржавой-прержавой стальной проволоки в руках, да в палец толщиной:
– Во, на чердаке под застрехой нашёл!
– Пойдёт, ‒ отвечаю, сам себе не веря, ‒ Теперь надо два вот таких вот куска отрубить.
И показал, как рыбаки обычно показывают.
Тот умчался. Через несколько минут слышу: тук, тук, тук….
Гляжу, Борисыч положив проволоку на один камень долбит по ней другим.
Думаю: «Перебить такой пруток ‒ дыхалки не хватит!».
Ан, плохо я коллегу своего знал. Ибо через полчаса тот уже стоял передо мной, что лист перед травой, с двумя кусками. Кривыми. Ржавыми. Разной длины.
С виноватым видом протянул их мне, мол, пардон, без рулетки не очень получилось.
– Пойдёт! ‒ вздохнул я, ‒ Теперь ‒ моя очередь!
Взял один кусок. Попытался выгнуть. Тот поддался. Чуть-чуть.
– У-у-у ты какой! ‒ подивился я прочности его.
У Борисыча задрожали веки, мол, такие труды и всё напрасно?
Не дрейфь, Боря! ‒ утешил я того, ‒ Ты своим азартом и во мне его зажёг. А когда я в азарт вхожу, то далее как в поговорке “раздайся мелочь ‒ рубль едет!”
И не спеша, при помощи тех же камней, превратил обе проволочины из полукруглых в волнообразно-прямые. Затем при помощи дверного косяка попытался согнуть под прямым углом. Вцелом получилось. Примерно так. Только ещё хуже.
Борисыч засиял, что бляха у солдата накануне увольнительной.
Спрашиваю его:
– Боря, а как вообще голову твою посетила мысль насчёт клада?
Тот:
– Когда мы осматривали первый этаж, то в большой комнате так жаром пахнуло, что мысль о кладе сама собой возникла. Лежит там что-то!
– Фигасе чуйка! ‒ подивился я. ‒ Ну что ж, давай, как дядька говорил, “рамки учить”.
Взял их в руки. Задумался: с чего начать? И вдруг говорю:
– Привет!
Рамки дрогнули. А затем медленно-медленно перекрестились.
– Вау! Работают!!! ‒ заорал Борисыч.
– Да тише ты, ‒ говорю, ‒ А то у соседей услышат. И психушку вызовут. В лучшем для нас случае.
Тот:
– Молчу-молчу!
И точно, больше ни слова не сказал, пока к нему не обратился.
А дальше меня, как говорится, попёрло.
– Вот ворота! ‒ говорю я рамкам, ‒ Они железные!
Рамки в ответ опять перекрестились, мол, и ежу ясно.
– А мы будем искать не железо, но цветмет. Нержавейку, короче говоря.
Те снова перекрестились, мол, не тупые, поняли.
– Ну так ищите, ‒ говорю тем.
Рамки, дрогнув, замерли. Видимо, задумались. Потом ещё раз дрогнули. Потом задрожали мелкой дрожью и медленно-медленно, слегка царапая ладони мои многолетней ржавчиной, начали поворачиваться влево. Параллельно друг другу. Да и повернулись на 120 градусов.
Я, ясень-пень, охренел. Ибо понял, что те показывают направление, где цветмет лежит. Ну и пошёл в указанную сторону. А сияющий Борисыч следом потопал.
Рамки повели нас по давно заросшей тропинке, извиваясь то вправо, то влево, как тропка та извивалась. Да и привели к тем самым дубам, где я створы высмотрел. И снова перекрестились.
Хмыкнув спрашиваю их:
– Там где я стою зарыт клад?
Рамки перекрестились.
– Ур-а-а! ‒ крикнул я. Но негромко.
Рамки дрогнули и сделали каждая полный оборот в разные стороны: правая через правое плечо, а другая через левое.
– Молодцы! ‒ похвалил я их.
Те и ещё раз крутанулись, уже быстрее. И ещё раз, ещё быстрее. И ещё. И ещё. И ещё. Всё ускоряя и ускоряя свои обороты. Да и стали вращаться так шустро, что, в итоге, мне пришлось сначала вытянуть руки, а потом и задрать их. Рамки же ‒ тяжёлые, горбатые, ржавые ‒ всё увеличивали и увеличивали скорость вращения. Да так, что через несколько секунд мне стало трудно их удерживать вспотевшими ладонями. Коль пережмёшь, то те крутиться не смогут, наверное. А если слабо держать буду, то, подумалось, улетят нафиг… Вот и стоял, не понимая что делать. И млел, понятное дело. И параллельно смотрел на неподдающееся описанию выражение лица Борисыча.
Через полминуты рамки потихоньку замерли.
– Спасибо! ‒ сказал я им.
Те перекрестились, мол, принято.
– А ещё тут клады есть?
Те снова перекрестились, мол, да.
– И мне покажете?
– Да!
– Ну, дык, пошли!
И мы пошли.
Рамки повели меня напрямую к особняку, минуя встречные кусты и деревья. Завели в особняк. Провели в большую комнату. Подвели к стене между окнами. И снова завертелись, как пропеллер у вертолёта.
Я опять сказал “Спасибо!”, после чего топнул ногой и говорю Борисычу, неотрывно и молча следовавшего за мной:
– Тут клад! Под паркетом!
А тот улыбается и отвечает:
– Ничего подобного! Да, там где стоишь, но не под паркетом, а прямо перед тобой! Между окон! Под штукатуркой! Это то самое место, где меня жаром обдало.
– Фигасе… Намёк чуйки твоей, да подкреплённый указанием рамок, как минимум достойны внимания!
Борисыч не отреагировал, ибо уже вовсю проверял прочность штукатурки к воздействию его ногтя, стеная при этом:
– Эх, молоток бы! Хотя бы молоток…
– А комиссии скажем, что штукатурка и кирпичи сами покрошились? Иль забыл, что вот-вот нагрянут?
– Забыл! ‒ чуть не плача ответил тот.
А потом:
– Ну давай хоть тот выкопаем, что между дубов. Я у соседей на охране лопату попрошу. У них точно есть какой-нибудь инструмент.
– Боря, ‒ говорю, ‒ Успокойся! У соседей не простые охранники сидят, а спецы. И потому твоя просьба дать нам лопату с их стороны обязательно обернётся нам вопросами долгими. Да в грудину. Мне они не нужны. А кроме того, не мной положено, не мне и брать. Хай лежит как лежало. Да и воробьёв жалко. А ты ‒ как хочешь. Но без меня.
Борисыч стоял, слушал, чуть не плача, но не перечил, мол, ну и ладно, опосля нагряну.
– И это, Боря, имей в виду: там, под дубами, может и не клад оказаться, а, например, фугас времён войны. Так что поосторожней с кайлом!
Борисыч совсем расстроился, видимо свой локоть поминая, который не укусишь.
А потом глянул на меня и с выражением последней надежды на лице спрашивает:
– А каких таких воробьёв ты имел в виду? Которых жалко?
Я:
– Подобные клады, тем паче царские, всегда под заговор кладутся. Обычно на жизнь. В смысле на смерть. То есть ‒ на головы. Человеческие. Которые некоторые умудряются воробьиными заменить. Так что просто так не возьмёшь! А коль возьмёшь, то не унесёшь. А коль и унесёшь, то недалече. А коль и далече, то всё-равно догонят… Как-то так.
Да и оставил его с кладом его. Дабы больше не травмировать психику потенциального миллионера.
Вышел на улицу и, глядя на рамки в руках своих, спрашиваю:
– А ещё тут есть клад?
Те:
– Да!
– Покажете?
– Да!
– Ну пошли!
И те привели меня к запасным воротам, где и перекрестились. И завертелись. Да так быстро, что стали практически невидимы.
– Понял! ‒ говорю, ‒ Благодарю за науку!
Рамки перекрестились, затем сложились “валетом”, да так и замерли. Мол, сеанс окончен.
И вдруг из-за спины раздаётся:
– Бу-бу-бу-бу-бу…
Оборачиваюсь. Вижу, стайка воробьёв в пыли барахтается. А один сидит нахохлившись и меня рассматривает, прищурившись.
Ну и говорю тому:
– Болтун ‒ находка для шпиёнов!
Вот.
Так что, думаю, клады те и по сию пору там лежат.
Хотя, может и не там ничего. Ведь рамки ‒ ещё те шутники.
***
Публикация:
