Автор Вардан Эрнестович Багдасарян — д.и.н., проф., зам. главы Центра научной политической мысли и идеологии.
Фото: Памятник Ивану Грозному, открытый в Орле.
В Орле установлен первый в России памятник Ивану Грозному. Ставились памятники кому угодно, даже Е.Т.Гайдару, обрекшему свой политикой на нищету миллионы россиян. Но памятника создателю российской государственности в ее евразийском масштабе, памятника человеку, учредившему правильные институты государственной власти, памятника человеку, при котором завершился процесс формирования русско-православной модели цивилизации, до настоящего времени не было. Не было его и в Российской империи.
Парадоксально, но образ Ивана Грозного был купирован в монументальной экспозиции «Тысячелетие России» в Великом Новгороде. В памятнике, символизирующем преемственную историю российской государственности, вычеркнут оказался полсотлетний период правления. «Царя-тирана» либеральная общественность не позволила включить в монументальный исторический ряд. И это при том, что в этом ряду оказались, например, прямые противники Руси литовские князья — Гедимин, Ольгерд, Витовт. Нашлось там место и Даниилу Галицкому, готовому ради поддержки с Запада в борьбе с татарами принять католичество. Представлен был там и образ Марфы Посадницы, символа сепаратистского сопротивления процессу централизации. Можно было ставить памятники врагам и изменникам, но ни русскому грозному царю. Иван Грозный был для либеральной западнической общественности, конституционалистов и демократов всех властей таким же жупелом, каким сегодня является Сталин.
И вот, оказалось, что фобии в отношении образа умершего 432 года назад царя в среде либеральной общественности России сохранены. Какой шум был поднят в связи с воздвижением памятника человеку в городе, который был создан его непосредственным повелением.
Так в чем же причины патологической, проходящей через столетия ненависти в отношении Ивана IV? Основных причин две. Первая состоит в том, что Грозный прямо противостоял консолидированному Западу. И более того им этот Запад презирался. Ливонская война была проиграна. Но суверенная государственность была сохранена и русская цивилизация, в своих идентичных ценностных накоплениях, выстояла. Московская Русь выстраивалась им как теократическое государство, выражающее альтернативу той модели государственности, которая устанавливается на Западе. Принятие Иваном IV при венчании на царство титула «Царь и самодержец всея Руси» являлось декларацией русского государства, как истинной, единственной в своем роде христианской державы, обвинение Запада в узурпаторстве. Вторая причина заключается в жестком искоренении тех элитаристских групп, которые в современном политическом словаре могли бы быть определены как «пятая колонна». Карал он и еретиков, объединяемых идущей с XV века ереси «жидовствующих».
Совершенно иное дело — отношение народа. В народной памяти установилось почитание грозного царя в качестве святого. Факт включения Ивана IV в. каталоги святых признавался видным историком Церкви Евгением Голубинским. Сохранились иконографические изображения Ивана IV с нимбом. Вплоть до 1917 г. к гробнице Грозного в Кремле шел простой народ, прося его о заступничестве перед Господом. Устраивались многочисленные панихиды с поминовением царского имени. Культ Ивана Грозного был столь значительным, что вопрос об его официальной канонизации ставился даже на Поместном Соборе 1917—1918 гг.
А есть ли все-таки практические основания для установления памятника в череде исторических свершений грозненского правления? Таких оснований предостаточно.
Институт государства в собственном смысле, отличный от государева вотчинного правления, ведет происхождение именно с реформ Ивана Грозного. Отрицать успешность этих реформ невозможно. Поэтому в целях умаления их значения создан миф о двух принципиально различных этапах правления Ивана IV — периодов Избранной Рады и опричнины. В действительности, водораздела между ними не существовало. Начатые до установления опричнины почти все реформы были реализованы уже в опричный период. Так, достаточно посмотреть на даты учреждения приказов, чтобы констатировать, что приказная система окончательно сложилась уже после фактического упразднения Избранной Рады.
В феврале 1549 г. был созван первый в истории России Земский собор, сравниваемый зачастую с европейскими национальными представительными учреждениями. Реформы осуществлялись теперь на основании соборных решений, а не только воли государя. Соборным решением был принят и новый судебник.
Ликвидацией принципа воеводских «кормлений», как узаконенной взятки, наносился удар по позициям прежней региональной элиты. Урезание наместнических прерогатив выразилось в изъятии из их ведения уголовного судопроизводства. Были приняты губные уставные грамоты, существенно расширяющие функции выборных органов местного управления. Военно-административное дело на местах передается от воевод специальным городовым приказчикам. Чиновникам стало впервые выплачиваться жалованье.
В центре военной реформы находилось принятие уложения о воинской службе дворян и «детей боярских», предусматривающее обязательность государева служения. Тысяча дворянских семей получала на условиях воинского служения поместные земли в окрестностях Москвы. Новое столичное дворянство составило своеобразную царскую гвардию, собираемую по призыву государя в сравнительно короткие сроки.
Учреждались войска нового типа — стрелецкие полки, носившие, в отличие от эпизодически собираемого по призыву государя поместного воинства, характер постоянно функционирующей полурегулярной армии. Мобилизационная мобильность стрельцов обеспечивала более эффективное реагирование на действие неприятеля во время войн и татарских набегов. Применительно к стрелецким войскам впервые в России устанавливалась система воинских званий. Другим важным шагом в реформаторской практике опричного периода стало утверждение государем в 1571 г. первого в истории России воинского устава. Разработанный воеводой князем Михаилом Воротынским «Устав строевой и станичной службы» производил казачество в воинское служилое сословие.
Было проведено упорядочение системы налогообложения. С целью определения объема взимаемых налогов проводилась перепись податных земель — «сошное письмо». Завершался начатый еще в правление Елены Глинской процесс общероссийской унификации мер и весов.
Царский террор далеко не исчерпывал содержание внутренней политики периода опричнины. Именно во второй половине 1560-х — 1570-е гг., а вовсе не при «Избранной Раде», как это иногда преподносится, происходит учреждение и становление исполнительных органов власти — приказов. Возникавшие прежде для осуществления разовых поручений (приказов) государя, они превращаются при Иване IV в. постоянно функционирующие государственные структуры.
Период правления Ивана IV стал временем небывалых до того территориальных масштабов приобретений. К концу его правления территория страны увеличилась почти вдвое по сравнению с серединой века. В нее вошли земли Казанского, Астраханского и Сибирского ханств, Башкирия. Осваивалась южная окраина страны — Дикое поле. Было закончено строительство «Большой засечной черты», ставшей преградой для набегов крымских татар и ногайцев. А каков урон наносили эти набеги указывают результаты расчетов западного исследователя Алана Фишера, согласно которым за все время их осуществления было угнано в рабство более трех миллионов русских. Мало? За любое из этих деяний можно было бы возводить памятник. Ну, а как же быть с «маниакальным террором» Ивана Грозного? Попытаемся с этим разобраться.
В историографии с начала XIX века сложился антигрозненский пасквиль. За основу в оценках были взяты без должной верификации на предмет ангажированности свидетельства иностранцев, таких как бывший опричник Генрих Штаден. Особо значимую роль в утверждении антигрозненского памфлета имела «История Государства Российского» Н.М.Карамзина. Однако обрушившаяся на Ивана Грозного с начала XIX века критика не может быть адекватно понята без учета идеологического контекста соответствующей эпохи. Это было время популярности идей конституционализма. Памфлет на Ивана Грозного потребовался для демонстрации порочности самодержавной модели властвования и предпочтительности ограниченной конституцией системы правления.
Патологически негативно оценивался Иван IV и в западной историографии. И это понятно из содержания геополитического противостояния XVI века. Русская цивилизация фактически впервые обнаружила способность открыто противостоять Западу. Причем противостоять, как в период Ливонской войны, в одиночку.
Ни один из российских монархов не подвергался столь значительной мифологизации, как Иван Грозный. Для обличителей пороков самовластия излюбленной темой стало описание жестокостей опричного террора.
Действительно, Иван IV был жестким правителем. Выдающийся исследователь этого периода Р. Г. Скрынников представил доказательства, что в ходе грозненского террора было уничтожено около 4–5 тыс. человек. С целью поминовения всех казненных в период правления Ивана IV по приказу царя был составлен специальный «Синодик опальных». В нем оказались упомянуты 3300 человек. Однако масштабы репрессий в Европе того времени были несоизмеримо выше. Так, например, в одних только Нидерландах, находившихся под властью Карла V и Филиппа II, «число жертв… доходило до 100 тыс.». Из них было «сожжено живьем 28540 человек».
Французский король Карл IX 23 августа 1572 года принял активное «личное» участие в так называемой Варфоломеевской ночи, во время которой было зверски убито «более 3 тыс. гугенотов» только за то, что они принадлежали к протестантству, а не к католицизму. «Ночь» имела продолжение, и «в общем во Франции погибло тогда в течение двух недель около 30 тыс. протестантов». В Англии периода Генриха VIII только за «бродяжничество» вдоль больших дорог «было повешено 72 тысячи бродяг и нищих». В Германии, при подавлении крестьянского восстания 1525 г., казнили более 100000 человек. Так что российское средневековье не было, как минимум, более кровавым, чем европейское.
Апокрифичными признаются современными историками сведения, подчеркнутые главным образом из западных источников, о патологических поступках московского царя, таких, как, например, собственноручное убийство им сына Ивана. Вскрытие могилы царевича в 1963 г. позволило установить содержание в его останках содержание ртути, почти в 33 раза превышающее допустимую норму, указывая, что смерть его могла наступить вовсе не от удара жезла, а в результате отравления. Следовательно, заговоры по физическому изведению царской семьи не были плодом воображений государя.
А была ли вообще грозненская деспотия? В русской политической саморефлексии, вопреки западному историографическому клише, государь не отождествлялся с государством. Следует напомнить, что монарший тезис «Государство — это я» был выдвинут отнюдь не в Московии. Конечно, проведенная Иваном IV дифференциация на опричные и земские владения носила формальный характер, но она отражала факт существования идеи о нетождественности понятий «государство» и «государственное». Иван IV понимал собственную власть совершенно не в деспотическом смысле. В ответе А.Курбскому он пояснял, что Русская земля управляется, во-первых, Божественным Промыслом, во-вторых, представительством Богородицы, в-третьих, покровительством национальных святых, в-четвертых, традицией предков, и только в-пятых, великими государями. Царь не мог изменить традицию, почитаемую выше политической власти. Царь не мог отступить от православия. Именно православие освящало его самодержавный статус.
Политика Ивана Грозного не может быть адекватно понята без учета доминанты в ней религиозной составляющей. Русь в XVI столетии жила в парадигме эсхатологических ожиданий. Глубокая вера самого царя позволяла ему смотреть на политику как на реализацию религиозной миссии. Фигура царя понималась им не только в качестве земского правителя, но и как носителя священнической власти. Как религиозный монашеский орден выстраивалась Иваном Грозным опричная организация. Образцы для подражания были перед глазами. Именно в XVI веке, как известно, на Западе был утвержден Орден Иезуитов. Так что по меркам шестнадцатого столетия политика Ивана IV не была чем-то экстраординарным. Сам Иван Грозный уподоблял государство монастырю, а себя характеризовал как Игумена Земли Русской. Монастырская модель властвования предполагала соответствующую специфику государственного курса.
Иван IV выстраивал модель теократической государственности. Она понималась не в смысле обожествления фигуры монарха, а в смысле представления через него непосредственно власти Бога. Данное понимание природы русского самодержавия в современности деформируется, сведясь к власти самодержца как абсолютного суверена. Целенаправленное историографическое искажение образа Ивана Грозного — не случайно. Именно с ним ассоциировался апогей могущества державы Рюриковичей на международной арене. Территория России за его царствование возросла с 2,8 до 5,4 млн. кв. км, рост населения составил почти 50%. Именно в это время Россия впервые бросает реальный вызов Западу как геополитическая и цивилизационная альтернатива. Демонизация Грозного означала, соответственно, и дезавуирование достигнутых московским государством в его правление успехов. Отсюда следовало основное назидание — о противопоказанности для России самих попыток цивилизационного торжества над Западом.
Образ Грозного русского царя, патологического кровавого тирана вписывался в общую россиефобскую матрицу:
«Хитрость да обманы,
Злоба да насилие,
Грозные Иваны,
Темные Василии».
Оппонируя либерально-западническим критикам российской государственности историк-эмигрант Н. И. Ульянов писал:
«Существовало ли когда государство без взяточничества, без коррупции, без злоупотребления властью, без жандармов, притеснений и несправедливости? И впрямь ли далеко ушла Россия в этом смысле от Европы? Одних рисунков и эстампов Домье, посвященных французскому правосудию достаточно, чтобы стушевать и сделать ничтожной фигуру нашего примитивного Шемяки. Никогда в старой России не было таких кошмарных застенков и тюрем, как в просвещенных странах Запада. Были «Грозные Иваны, Темные Василии, но разве не было Христиана II датского, „северного Нерона“? Разве не было Эрика XIV шведского, Филиппа II испанского, „белокурого зверя“ Цезаря Борджиа? В русском прошлом не найти ничего похожего на холодную жестокость венецианской Сеньерии, на испанские аутодафе, на альбигойскую резню, костры ведьм, Варфоломеевскую ночь.
Про Россию никогда нельзя сказать того, что сказал Вольтер про Англию: „ее историю должен писать палач“. И никогда русских крестьян не сгоняли с земли, обрекая на гибель, как в той же Англии в эпоху первоначального накопления. Никогда эксплуатация крепостных не была более безжалостной, чем в Польше, во Франции, в Германии. Даже при подавлении бунтов и восстаний русская власть не проявляла такой беспощадности, какую видим на Западе. Расстрел 9 января и карательные экспедиции 1905 г. не идут ни в какое сравнение с парижскими расстрелами Кавеньяка и Галифе. Если же обратиться к колониальным зверствам европейцев, то у самого К.Маркса, описавшего их в 1 томе „Капитала“, не повернется язык сравнить с ними русское освоение Сибири или Кавказа».
Некоторое время назад была поднята шумиха в отношении обнаруженных высоких показателей среди населения рейтинга Сталина. Это было объяснено ностальгией по СССР. А как в таком случае объяснить рейтинг Ивана Грозного? Русский царь вошел в 2008 году в десятку великих россиян по результатам телеконкурса «Имя России». Значит дело не только в ностальгии. Вопрос в запросе на власть, отстаивающую национальные интересы, выстраивающую цивилизационно идентичную модель государства, власть идеократичную, мобилизующую через артикуляцию большой идеи народ на великие свершения.
TELEGRAM BARCAFFE
Публикация:
Янус Полуэктович Невструев — единый в двух лицах директор института и политолог блуждающий в прошлом и будущем!