Она велела Лавруше спать вместо себя в кабинете, а сама на время праздников переместилась к мужу, в свою девичью спальню. По правде говоря, нужды стеречь Ольгу Константиновну более не было: уже недели три как Ляля не вставала к матери по ночам, но сегодня все переволновались, и, хотя волнения были радостными, Ляля решила, что стоит поостеречься.
Проснувшись наутро в другой постели, она не сразу вспомнила, где находится. Но скоро сладкое чувство праздника и богатого, дорогого подарка, чувство молодого счастья расцвело в её душе. Она перевернулась и, не увидев на соседней подушке головы Павла, резко поднялась и огляделась. Муж сидел в покойном глубоком кресле у окна и смотрел на неё со своей тихой улыбкой, которая когда-то — теперь было странно об этом и думать! — казалась ей насмешливой, едва ли не издевательской. «Как глупа я была! Павел женился на дурочке», — подумала Ляля и улыбнулась.
— Нашла? — спросил Павел. — А я допил твой кофе.
— Лавруша приходила? — Ляля вспомнила о матери.
— Если ты о кофе, то его принесла та молоденькая девушка, Татьяна, кажется. Но с Лаврушей я говорил, Ольга Константиновна спала хорошо и уже пила чай в постели.
— О Господи, который теперь час?!
— Десятый.
Ляля невольно охнула.
— Что ж ты меня не разбудил!
— С какой стати? Выспись, в доме всё спокойно.
В это время распахнулась дверь, и Серёжа, ещё в рубашке и босой, с разбегу запрыгнул на постель и прижался к матери, как делал это прежде. Ляля обняла его, поцеловала в стриженую макушку и вздохнула от полноты своего счастья. Но мальчик вдруг застыдился своего детского порыва и, освободившись из материных объятий, принялся шумно возиться и скакать на кровати.
— Серёжа, полно тебе! Маменьку зашибёшь, — одёрнул его Павел Егорович, силясь казаться строгим. Однако сын почувствовал, что выволочка ему сегодня не грозит, и продолжал шалить. Тогда Павел Егорович спросил как бы между прочим: — А свой подарок ты уже видел?
Серёжа скатился с кровати и уставился на отца, нетерпеливо подпрыгивая на месте.
— Где он? Папа, это что? Ну, скажи!
— Под ёлкой, — ответил Павел Егорович, — Ступай, сам увидишь. И позови сюда Лаврушу!
Серёжа пулей метнулся к двери, и по коридору мягкой дробью застучали его босые ступни. Было слышно, как он кричит на бегу: «Лавруша! Лавруша! Папенька зовёт!»
— Паша, а ведь у меня и нет для тебя подарка! — спохватилась Ляля. — Я собиралась было съездить в уезд, но побоялась оставлять маму.
— Пустяки, да и что бы ты там нашла?
— Но как же…
В эту минуту вошла Лавруша, неся впереди поднос со свежим кофе.
— Доброго утра, Елена Васильевна! С Рождеством Христовым! Вы кофий в постели пить будете?
— И тебя с Рождеством, Лавруша! Нет, я сейчас встану, поставь на туалет. И будь ангелом, отнеси Серёже носки и туфли, а то он ноги застудит!
— Сию минуту, барышня.
Ляля пила кофе и расчёсывала волосы, переглядываясь в зеркале с Павлом. «Как молодожёны!» — подумала она и рассмеялась.
— Что? — спросил Павел, и она, закалывая последнюю шпильку, повернулась к нему.
— Совсем как тогда в Париже! Или в Нижнем, на ярмарке…— В эту минуту она вспомнила то, что мелькнуло у неё в памяти накануне их приезда, мелькнуло и забылось, но всё это время не давало покоя. — Паша, а ведь у меня всё прошло! Я и не заметила, — сказала она, уронив руки на колени и глядя на мужа большими удивлёнными глазами.
— Ну и славно, — сказал Павел Егорович, и серьёзная тень пронеслась по его лицу. — Я хотел спросить, но боялся. Как славно! Вот это и есть подарок! Настоящий…
Он поднялся, подошёл к ней и протянул обе руки. Потом притянул к себе, и они постояли немного молча, обнявшись крепко-крепко, как после долгой разлуки. Ляля пыталась вспомнить, когда в последний раз терзал её страх, и не могла: верно, страх за мать оказался сильнее и вытеснил все её прочие чувства. Она нехотя отстранилась и, поглядев в сторону комнаты Ольги Константиновны, сказала:
— Пора к маме!
— Ты ступай, а я за подарком, — сказал Павел.
Серёжа сидел в ногах у бабушки и держал большую модель галеона, сделанную с тщательностью в деталях. Он возбуждённо что-то объяснял и показывал, и Ольга Константиновна внимала ему с самым серьёзным видом, на какой была способна в теперешнем своём состоянии умилённой нежности.
— Мама, смотри что! — воскликнул мальчик, когда Ляля вошла.
— Вот это да! Совсем как настоящий! — Она потрепала сына по макушке и наклонилась к матери, целуя. — С Рождеством, мама!
— С Рождеством, милая! — проговорила мать растроганным голосом и троекратно перекрестила дочь. — Благослови тебя Господь — тебя и твою семью!
Вошёл и Павел со свёртком в руках, протянул его тёще. Ольга Константиновна аккуратно развернула шелестящую тонкую бумагу и взяла в руки меховое манто.
— Паша! Какая роскошь! Право же, это ведь безумно дорого…
— Пустяки, зато вам тепло будет.
Ольга Константиновна с Лялиной помощью примерила подарок и поглядела на себя в ручное зеркало.
— Как же это красиво! Стоило ли мне, старухе? Лучше бы Лялечке…
— Мама, у меня есть. Ты забыла?
Ольга Константиновна всё ещё разглядывала себя в зеркале, а Павел Егорович взял жену за руку и вложил в неё маленький бархатный футляр. Ляля подержала футляр в руке, пытаясь угадать, что в нём, и нажала на крохотный замочек. Крышка отворилась, и она увидела маленькие золотые часы на цепочке, простой, но изящной работы. Она подняла на Павла благодарные глаза: когда-то, уже несколько месяцев назад, она уронила тяжёлые карманные мужские часы — папины, которыми пользовалась, ухаживая за больными. Часы упали на паркет с громким стуком, как камень — оторвалась цепочка в кармане платья. Тогда он ничего не сказал, но всё это время помнил! Ляля покрутила часы в руке, увидела клеймо знаменитого ювелира и прошептала срывающимся голосом:
— Спасибо!
В. К. Стебницкий
***
Публикация:
