“Старье берем!” рассказ из книги “Совдетство”. Автор Юрий Поляков

“Старье берем!” рассказ из книги “Совдетство”. Автор Юрий Поляков

11. Старье берем!

Школьный сад у нас небольшой: несколько разлапистых яблонь с белеными стволами, а вдоль забора немногочисленные кусты крыжовника, черной и красной смородины. Ягоды, конечно, все уже обобраны подчистую. Зато, легко дотянувшись, я сорвал зеленое яблоко, а ведь раньше мне приходилось карабкаться по стволу или подтягиваться на ветке, чтобы добраться до плодов. Расту! Я прокусил жесткую кожуру и сморщился: кисло-горькая жуть! Вырви глаз, как говорит Лида. И мне вдруг страшно захотелось в класс, за парту, на урок. Чтобы одним глазом смотреть на доску, где математичка Галина Федоровна пишет, стуча мелом, условия задачи, а другим глазом ловить загадочный профиль неверной Шуры Казаковой, делающей вид, будто не чувствует моего взгляда. У нее стальные нервы. Вернувшись из «лесной школы» и узнав от трепача Соловьева, кто придумал ей обидное прозвище «Коза», она не разговаривала со мной полгода, даже не замечала меня…

Через тот же лаз я вернулся на улицу. Что же это такое в самом деле! Будто все вымерли, как мамонты. Бедные животные! Представляю, что чувствовал последний одинокий гигант перед кончиной: идет день, идет два, а вокруг никого, кроме саблезубых тигров и пещерных львов, как в книжке про доисторического мальчика!

Обычно, пока бежишь до хлебной палатки на Бакунинской улице, по пути встретишь несколько знакомых ребят, но даже потрепаться некогда: дома к ужину ждут теплый батон и свежий обдирный. А тут шляюсь, шляюсь по Ойкумене – и ни одной знакомой души! Когда-нибудь, наверное, научатся консервировать бесцельные часы, дни и даже годы. Зачем? Ежу понятно: вместо того, чтобы вот так болтаться без толку, как сегодня, никчемушное время можно будет законсервировать. Каким образом? А как сушат грибы или закатывают в банку огурчики, чтобы с хрустом слопать зимой! «Засушенное» время можно, например, потом прибавить к последнему дню на море, когда пора уезжать, а ты еще не нанырялся и самый большой краб еще не пойман. Или, скажем, ты закончил раньше всех контрольную и сидишь, страдаешь, ждешь звонок на перемену.

– Полуяков, ты чего весь изъерзался? – спрашивает Галина Федоровна, хмуря свои суровые каракалпакские брови.

– Я уже. Можно выйти?

– Сиди! Увидит Иерихон… Клавдия Савельевна… крик поднимет. Я тебе лучше примерчик из прошлогодней олимпиады подкину. Поломай-ка голову!

А ведь эти пятнадцать минут до звонка тоже можно законсервировать, пустив в дело позже, когда, скажем, я буду нести Шурин портфель. Она, к сожалению, живет рядом, напротив школы, и через открытые окна в комнате слышно, как завуч Клавдия Савельевна раскатисто кого-нибудь распекает:

– Ты как ведешь себя, поганец?! Родителей в школу!

Фамилия у нее – Ерховская, но за глаза все зовут ее Иерихонской. Прозвище придумал наш остроумный математик Ананий Моисеевич. У древних евреев, оказывается, имелась длинная труба, вроде огромного рупора, рявкнешь в нее – и стены города разваливаются. Странно, что, обладая таким оружием, они не завоевали тогда всю Ойкумену. Видно, тоже были миролюбивыми людьми доброй воли, как и мы в СССР.

Кстати, в наше время с помощью такой разрушительной трубы можно было бы аккуратно сносить старые дома. Куда удобнее, чем мотать туда-сюда чугунной «бабой», привязанной к стреле крана. Такой «бабой» стерли с лица земли хижину дяди Амира. Остался лишь большой пустырь напротив школы, а то бы я точно нашел, с кем сегодня скоротать время – с Ренатом. Он редко уезжал из Москвы даже летом. Семья-то у Билялетдиновых большая, а денег в обрез, так как дворники у нас получают очень мало. Наша историчка, если кто-то не выучил урок, говорит, усмехаясь:

– С такими знаниями тебе, дружок, одна дорога – в дворники, улицу подметать!

Всем известно: слово «дружок» означает, что в следующий раз она вызовет родителей в школу. Я однажды задержался после урока в классе и спросил:

– Марина Владимировна, мне вот не понятно…

– Что именно? – оживилась она, так как любит, когда ученики что-нибудь не понимают и честно в этом признаются.

– Насчет дворников…

– Спрашивай!

– Дворники, они ведь тоже пролетариат?

– Чистой воды!

– А у нас в стране диктатура пролетариата?

– Нет, у нас уже общенародное государство. Вы это по обществоведению еще будете проходить.

– Но все равно же – власть рабочих и крестьян?

– Безусловно! – Она как-то странно посмотрела на меня поверх очков.

– Рабочие и крестьяне у нас самые главные?

– Да, они правящие классы. А в чем дело-то?

– Тогда почему стыдно быть дворником?

– Кто тебе эту ерунду сказал? У нас каждый труд почетен.

– Но вы же сами это все время говорите… Выходит, чтобы стать правящим пролетарием, надо учиться на двойки… Так?

– Что за чушь, дружок! Ничего я такого не говорила. Ты меня неверно понял, Юра! Главный принцип социализма – «от каждого по способностям – каждому по труду» – никто не отменял. Будешь хорошо учиться – станешь специалистом. Станешь специалистом – получишь важную должность. Получишь важную должность – будешь иметь высокую зарплату. Что не ясно?

– А кто главней – директор завода или рабочий?

– Странный вопрос. Конечно, директор!

– А директор, он пролетарий?

– Нет, он служащий…

– Вот мне и не ясно. Если в нашей стране главные – пролетарии, то почему директор главнее рабочего?

– Нет, не главнее. Я неточно выразилась. Просто на нем лежит бо́льшая ответственность. Понял?

– Не понял.

– Со временем поймешь. Но, знаешь, мне нравится нетривиальный ход твоих мыслей. Если еще что-то будет непонятно, обязательно спрашивай, не держи в себе… Хорошо?

– Хорошо.

На следующий день наша староста Верка Короткова, которая обычно относила классный журнал в учительскую, отвела меня в закуток возле Музея боевой славы и шепотом рассказала интересную вещь. Вставляя журнал в ячейку, она услышала, как историчка жаловалась Ирине Анатольевне, нашей классной руководительнице:

— Ир, а Полуяков-то у тебя с душком.

— Что ты такое говоришь, Марина? — занервничала классная. — Хороший, пытливый мальчик. — Верка почему-то глянула на меня с иронией.

— Вот именно — пытливый… Даже слишком! Семья-то вроде правильная. Мать — секретарь партбюро завода. А в голове у мальчишки черт знает что! Присмотрись! Надеюсь, ему еще можно помочь…

— Да в чем же дело, черт побери? Рассказывай немедленно! — вспылила Ирина Анатольевна: она у нас вообще нервная.

Но в этот момент Марина Владимировна заметила в учительской Верку и попросила быстро очистить помещение. В общем, я понял: спокойнее держать интересные мысли и сомнения при себе. Однако после того случая историчка никогда больше на уроках не поминала дворников, даже если кто-то лепетал у доски вздор. А вот Ирина Анатольевна стала поглядывать на меня с какой-то секретной симпатией.

Ренат учился не в нашей, в другой школе — 359-й, для недоразвитых. Вслух никто ее так не называл, но все знали: она специальная — для детей «с задержанным развитием». Клавдия Савельевна Иерихонская частенько, грохоча, обещала перевести какого-нибудь лентяя или прогульщика в «триста пятьдесят девятую». «Потрешься среди дебилов, тогда узнаешь, что почем!»

Но мой друг Ренат не был похож на «недоразвитого». Наоборот! Например, никто не умел так выгодно меняться, как он. Однажды Билялетдинов выманил у Витьки Расходенкова серебряный рубль с царским профилем за монету якобы Золотой Орды. На ней в самом деле с одной стороны был изображен всадник с копьем и русскими буквами для непонятливых написано: «Бугд Найрамдах Монгол Ард Улс». «“Ард” — это и есть Орда!» — утверждал Ренатка. А на другой стороне стояло: «15 менге». Идиоту не понятно, что речь идет о самой настоящей монгольской Орде. Когда дома Витьке объяснили, что эта надпись означает «Монгольская Народная Республика» и он пришел «меняться обратно», серебряный рубль с царем уже затерялся где-то среди многочисленных Билялетдиновых, но взамен Ренат предложил ему белого голодного котенка с разными глазами — зеленым и голубым, что неопровержимо свидетельствовало о принадлежности к редчайшей ванской породе. Расходенков загорелся и согласился. И вот что удивительно: его за это не выпороли, а простили, так как котенок понравился Витькиной матери и был принят в семью со словами: «Твой папенька и того-то в дом принести не может!»

А вот отец Рената, дядя Амир, видимо, на самом деле учился совсем плохо, да еще скверно говорил по-русски, мешая наши слова с татарскими, потому и пошел подметать улицу, жечь листву, колоть лед и убирать снег. То есть стал пролетарским дворником. Еще он в свободное время бродит по переулкам с тележкой и жалобно кричит: «Старье берем!» — выискивая по домам «утильсырье». В обмен за старую бумагу, тряпье, цветмет, пустые бутылки и флаконы дядя Амир предлагает свистульки, жужжалки на веревочках, фонарики с цветными стеклышками, а главное — тяжелые, серебристые пугачи-наганы, их отливает артель инвалидов в Лефортове. К пугачу прилагаются шестнадцать наклеенных на картонку «патронов», они напоминают с виду магнитные шашечки из дорожного игрального набора. Патрон вставляется в специальное отверстие под дулом, где есть острый штырь на пружине — боёк. Бабахает пугач оглушительно, выбрасывая сноп огня, особенно яркого в темноте. Со своей тележкой дядя Амир ходит по домам в основном днем, когда родители на работе, потому что взрослым свистульки и жужжалки, сами понимаете, даром не нужны.

И вот Ленька Пархаев за такой пугач сдуру отдал материнское пальто, а также отцов кожух с меховой подстежкой, да еще — унты, привезенные из командировки на Север. Тряпье принималось на вес. О чем Ленька в этот момент думал, не знаю, но парень он странноватый, учится, как и Ренат, в спецшколе, тоже, видимо, для детей с задержанным развитием, но зато с углубленным изучением английского языка, на котором уже прилично стрекочет. У нас-то в 348-й немецкий только с пятого класса, и за год я усвоил одну-единственную фразу: «Майн брудер ист тракторист».

Пархай постоянно влипает в какие-нибудь истории. Как-то мы, объехав на велосипедах окрестности, сели отдохнуть на лавочке возле его дома, и он похвастался, мол, его бабке родственники прислали банку варенья из неведомой ягоды, название которой он забыл, но она очень полезная. С помощью такого варенья тетя Элла вылечила язву двенадцатиперстной кишки, хотя от нее отказались лучшие врачи.

— Я ел все существующие на свете варенья, — возразил Мишка Пет­рыкин. — Если попробую, сразу скажу тебе, что это за ягода.

— Не скажешь!

— Скажу!

— Спорим на новый ниппель!

— Спорим! Калгаш, разбей!

Андрюха Калгашников разбил. Пархай сбегал домой и принес, прикрывая полой куртки, трехлитровую банку. Мы внимательно осмотрели и понюхали содержимое. Варенье было желтоватого цвета, наподобие крыжовникового, но еще светлее, без особого запаха, не то что земляничное. А цельные ягоды напоминали крупную белую малину.

— М-да, на вид и не поймешь, — покачал головой Мишка. — Надо пробовать…

Пархай снова сбегал домой и принес серебряную ложку с кучерявой ручкой — якобы фамильную.

— Но по чуть-чуть! — предупредил он. — Чтобы бабка не заметила. А то мне — конец!

— За кого ты нас принимаешь! — обиделся Калгаш.

Варенье оказалось густым, приторным, без запоминающегося вкуса, лишь мелкие семечки приятно похрустывали на зубах.

— Оч-чень странно! — свинтив вторую ложку с верхом, пожал плечами Мишка. — Я знаю все на свете варенья, но такого… Не помню.

Мы тоже съели по второй ложке с верхом и тоже пожали плечами.

— Наверное, какая-нибудь африканская ягода? — предположил Калгаш.

— Почему африканская? — обиделся Ленька. — Из Тбилиси прислали.

— Что же ты молчал! — подскочил Мишка. — Тетя Манана точно знает. Я сейчас!

Он, прижав к груди банку, рванул к нам в общежитие. Там в 17-й комнате жила одинокая Манана Гурамовна, работавшая на заводе в лаборатории, где проверяют, чтобы ни в маргарине, ни в майонезе не завелись никакие вредные микробы. Из родительских приглушенных разговоров я знал, что раньше Манана жила в Грузии и сошлась с каким-то Ашотиком, чего ей не могла простить родня, ведь грузины и армяне как кошка с собакой. Молодые убежали в Москву, но очень скоро Ашотик нашел себе другую жену, русскую блондинку, а Манану бросил, как последний подлец. С тех пор она ходит, точно вдова, в черном, никогда не улыбается, а мужчинам, если с ней хотят поближе познакомиться, советует не тратить понапрасну времени. Иногда с Кавказа приезжают ее носатые братья, но никогда к ней в комнату не поднимаются, оставляя посылки с сыром, вяленым мясом и сухофруктами для передачи у дяди Гриши, который обожает сулугуни.

Мишка вернулся минут через пятнадцать — наверное, забежал заодно к себе и угостил необычайным вареньем тетю Валю, дядю Витю, брата Вову и сестру Таньку: содержимое банки заметно убавилось.

— Это белая шелковица! — гордо объявил он. — По-грузински — тута…

— Точно, тута! — закивал Пархай. — Бабка так и говорила. Как вы ду­маете, она заметит?

— А чего здесь замечать? На полсантиметра уменьшилось… — отводя в сторону глаза, успокоил Калгаш. — Правда же?

— Правда. Максимум — на сантиметр, — подтвердил я. — У бабушки твоей зрение хорошее?

— Ни черта не видит. Катаракта! — повеселел Пархай.

— Ну тогда точно ничего не заметит! — И мы съели еще по ложке.

Бабка конечно же заметила, страшно кричала, мол, все хотят ее смерти от прободения язвы, и бедному Леньке родители на месяц запретили кататься на велосипеде, заперев новенький «Орленок» в железный гараж, где раньше стояла инвалидка его деда — пенсионера всесоюзного значения. Когда он помер, на весь переулок выл духовой оркестр и стояла вереница автобусов с красно-черными полосами на боках. Мы старались облегчить Ленькину участь: я давал ему свой «Школьник», а Мишка — «Украину». После того как Пархай принес подряд три пятерки по английскому и выучил наизусть «Песнь по купца Калашникова», его помиловали.

Однако не успела забыться история с сожранным тутовым вареньем, как приключилась другая беда — с «вторсырьем». Мы как раз в палисаднике, перед хижиной дяди Амира, играли с Ренатом в «Землю», когда на мотоцикле с коляской подрулил участковый Антонов. В «люльке», едва умещаясь, сидела толстая черноволосая женщина с оскорбленным лицом, напудренным так густо, что со щек из-за встречного ветра летела белая пыль, как от сухой тряпки, которой стирают мел со школьной доски. Страшно расстроенная, мамаша Пархаева второпях даже не выбрала до конца из волос скрученные бумажки. Они очень смешно называются, но забыл, как именно…

Капитан Антонов заглушил мотор, сурово посмотрел на нас и предупредил:

— С холодным оружием, парни, вижу вас в последний раз. Ясно?

— Ясно, — ответил я, пряча ножик за спину.

— Ренат, отца зови! Быстро!

Пока тот бегал в дом, участковый строго, но сочувственно уточнил:

— Дора Вениаминовна, вы ничего не забыли? Может, еще какие вещи у вас пропали?

— Да, еще белый плащ, кажется, с вешалки исчез. Импортный.

— Кажется или точно?

— Исчез… Я в заявлении напишу.

— С заявлением пока подождите.

— Ах, нет, простите! Плащ я в химчистку сдала.

— Вот, уже лучше! А с сыном вам следует серьезно поговорить. Лучше сводить к детскому инспектору.

— Отец с ним поговорит. А этот ваш Бляудинов…

— Билялетдинов. И он такой же мой, как и ваш.

— Нет, послушайте, этот аферист специально днем по квартирам шастает, когда взрослые на работе, а дети… ради пистолета… чистые души…

— Допустим. Сынку-то сколько лет?

— Двенадцать.

— Не младенец, должен уже за свои действия отвечать. Как у него вообще… с соображением? Врачам не показывали?

— Зачем? Вы с ума сошли! Наш мальчик для своих лет невероятно развит! — вскинулась пархаевская мамаша, и скрученные бумажки (ага, вспомнил: папильотки) смешно подпрыгнули в ее пружинистых волосах.

— Невероятно, говорите? Оно и видно.

Появился смущенный дядя Амир. Казалось, он нес, обхватив и прижав к груди, человека, одетого в кожаное пальто.

— Что же вы себе это позволяете, гражданин Билялетдинов? — спросил, качая головой, участковый.

— Гражданин начальник, мальчик сам отдал! — рыдающим голосом объяснил дворник. — По-честному. Вес. Цена. Как в заготпункте. Пугач очень хороший. Только отлили. Теплый совсем был.

— Разберемся. Дора Вениаминовна, вещи проверьте! А где унты?

— Завтра дам.

— Допустим. Иначе, Амир Раисович, следом за Равилем на лесоповал отправлю!

— Аллахом клянусь! Утром сам принесу гражданочке на дом и пугач заберу.

— Разберемся. Дора Вениаминовна, вещи проверьте! А где унты?

— Завтра дам.

— Допустим. Иначе, Амир Раисович, следом за Равилем на лесоповал отправлю!

— Аллахом клянусь! Утром сам принесу гражданочке на дом и пугач заберу.

— Пугач забирать не надо, чтобы тебе впредь наука была.

— Как скажешь, начальник…

— Ну, вот видите, Дора Вениаминовна, никакого заявления писать не надо! — повеселел капитан Антонов.

— А если не принесет? — нахмурилась Пархаева.

— Тогда напишете заявление. Заведем дело. И ответит гражданин по всей строгости советского закона! А с Леонидом надо очень серьезно поговорить или лучше даже — выпороть.

— Как вы можете, товарищ капитан, мы детей не бьем! — снова вскинулась она.

— Оно и видно. Поехали… — Участковый ударил ногой по педали, вскочил в седло, и они умчались, оставив горькое облако дыма.

— Сам вещи отдал, клянусь Аллахом! — повторил вдогонку дядя Амир, почему-то улыбаясь, и я впервые заметил: зубы-то у него золотые, а не железные, как у Антонова.

Дворник ушел в дом, а мы продолжили игру в «Землю», и в тот день я впервые победил — наверное, из-за того, что Ренат сильно переживал за отца. А вообще-то он здорово кидает нож, который ему специально изготовил и прислал с «откинувшимся другом» старший брат Равиль из Медвежьегорска. Лезвие с наборной ручкой, как его ни брось, всегда глубоко втыкается в землю, это потому, что вовнутрь запрятан кусочек свинца — для равновесия. А у меня ножик самый обыкновенный, купленный в «Хозтоварах» за рубль двадцать семь копеек — с ручкой в виде пластмассовой лисы. Но в тот день у Рената не осталось земли даже для того, чтобы встать на нее хотя бы одной ногой, и он признал поражение, а потом всем врал, будто поддался, так как ему просто надоело со мной играть. Я обиделся и месяц с ним не разговаривал…

А теперь вот скучаю и часто вспоминаю моего друга. Прошлой осенью их пристройку, похожую на хижину дяди Тома, снесли и разровняли бульдозером за неделю. Там теперь пустырь, усыпанный битым кирпичом, шифером и стеклом. А Билялетдиновым дали новую квартиру где-то в Чертанове, которое так называется, потому что находится, как сказал Тимофеич, у черта на рогах. Уезжали они на грузовике с прицепом — так много у них оказалось вещей. Мы с ребятами стояли и махали вслед, покуда машина не скрылась, повернув на Бакунинскую улицу…

“Старье берем!” рассказ из книги “Совдетство”. Автор Юрий Поляков

Пцыроха

Пересменок

Все гансы – жмоты!

После продолжительной болезни

Мы идём в баню!

Адмиралиссимус

Глупости

Угроза человечеству

Двор с нехорошим названием

Гарем Фиделя

Странная девочка

Старье берем!

Мушкетеры короля

День чистых рук

Воспитание честности

“Пистоли” и КГБ

Страна оживших снов

Сумасшедший дом

Как я стал человекообразным попугаем

Кремлёвское мороженое

Как я потерял друга

Племянник вельмож

Роддом у кладбища

Самозваные улицы

Секретный контролер

Такси при коммунизме

Чешиха!

Надомницы

Бабушка-двоечница

Как меня оболванили

Букет васильков

“Старье берем!” рассказ из книги “Совдетство”. Автор Юрий Поляков

TELEGRAM BARCAFFE

Адаптивная картинка
Картинка при наведении

🍵 “BarCaffe – ваша личная книга, наполненная разговорами о жизни и интересах. Встречайте уютные вечера за чашкой чая в компании умных и веселых собеседников! ✨ Погрузитесь в мир разговоров о любимых увлечениях, истории, политике и жизненном опыте. Канал, где веселье и серьезность сочетаются в одном трепе. Подпишитесь, чтобы не упустить ни одной интересной беседы! 🌟 #BarCaffe #УютноеОбщение

📚 Интересный факт: BarCaffe – это не просто канал, это место, где рождаются новые дружеские связи и открываются новые горизонты общения.

🔗 Специально для вас:
1. “Смехотерапия: Как юмор влияет на наше настроение”
2. “История в капле кофе: Путешествие в далекие эпохи с чашкой эспрессо”

🌿 Присоединяйтесь к сообществу BarCaffe для уютных встреч и интересных бесед! Нажмите ‘Подписаться’ и погрузитесь в атмосферу вдохновения и доброго общения! ☕️”

Отдельное приглашение в телеграм-чат BarCaffe для общения

Так же с Вами всегда рад общению наш виртуальный ИИ бармен в BarCaffe Джек

“Старье берем!” рассказ из книги “Совдетство”. Автор Юрий Поляков
6

Публикация:

не в сети 6 месяцев

Стеллочка

“Старье берем!” рассказ из книги “Совдетство”. Автор Юрий Поляков 4 946
Очень милая курносая и сероглазая ведьмочка, практикантка Выбегаллы и, видимо, симпатия Саши Привалова.
Комментарии: 7Публикации: 850Регистрация: 13-09-2019
Если Вам понравилась статья, поделитесь ею в соц.сетях!

© 2019 - 2024 BarCaffe · Информация в интернете общая, а ссылка дело воспитания!

Авторизация
*
*

Регистрация
*
*
*
Генерация пароля